Белые кони - [27]

Я сидел у реки, смотрел на первый увиденный мною рассвет и вдруг только сейчас по-настоящему понял, что мой папа никогда не вернется.

А над миром вставало солнце. Оно вываливалось из-за горы Гребешок большим желтым шаром, и, хотя не грело, ведь стоял сентябрь, мне оно казалось теплым и ласковым. Я был уверен, что оно принесет мне радость.

И правда. Именно в этот день приехали на побывку Димка и Валька Барабан. Они были одеты в красивую форму с красными лампасами, в фуражки с красными околышами и сверкающие ботинки. Мы встречали их на пристани — я, Наташка и мама. Они стояли на палубе парохода, оба высокие, повзрослевшие, и не успел пароход пришвартоваться, как они прыгнули на дебаркадер и побежали по скрипучей деревянной лестнице на берег.

Наташка вопросительно посмотрела на меня.

— Это Дима, — сказал я. — Твой старший брат. Беги.

И Наташка, раскинув ручонки, помчалась к брату.

Эпилог

Вот и вся история о людях, живших в большом бревенчатом общежитии, на Красной Слободке, в маленьком северном городке Сухонске, где не было затемнения, куда не залетали немецкие самолеты, где не мутнела от крови вода в реках.

Я закончил повесть, и мне захотелось прочитать кому-нибудь хоть одну главку. В квартире, кроме Максимки, моего сына, никого не было. Максимка сидел на корточках в своем уголке, бормотал что-то и строил из кубиков дом.

— Максимка! — позвал я.

Сын не ответил. Он обиделся на меня. Он приставал ко мне со своей сказкой «про Колобка», мешал писать, и я прогнал его в свой угол. Максимка очень любил слушать сказки. Особенно он любил сказку «Колобок». «Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…»

— Иди. Сказку почитаю.

Максимка мигом разрушил дом, подбежал, взобрался ко мне на колени и приготовился слушать. Я долго перелистывал рукопись.

— Понимаешь… Нет сказки. Я прочту тебе быль. Хорошо?

— Читай, — согласился Максимка.

Я и прочитал ему главу «В некотором царстве…». Она хоть названием напоминала сказку. Максимка слушал внимательно. В серых больших его глазенках застыло напряжение. Он думал.

— Ну как? — спросил я.

— Лучше про Колобка, — сказал сын.

И я начал читать ему сказку «про Колобка».

КРАСНЫЕ ОСТРОВА Повесть

Глава первая Деревня Старина

Две новости, одна другой тревожнее, скопом, в один день, обрушились на жителей деревни Старины.

Во-первых, утром заехал на часок районный ветеринар Серьга Воронцов, председателев зять, походил по фермам, пошумел для порядка, по пути заглянул на конюшню, увидел Синька и приказал пустить его в расход по причине какой-то заразной болезни. Немеряные версты пашни поднял за свою жизнь Синько; бывало, только на него и молились: и пахали, и боронили, и сеяли — все на нем, на Синьке, зимами из оглобель не вылезал — вывозил государственный лес. А теперь, на-ко, в расход. Жаль было колхозникам убивать старого трудягу.

Во-вторых, Ульяна Шамахова получила из армии телеграмму от сына Яшки, в которой он сообщал, что не сегодня-завтра прибудет домой. Узнав о приезде Яшки, учитель физкультуры Петр Иванович Звонарев, по-деревенскому — физкультурник Петенька, крепко задумался. Вся деревня знала, что Яшкина невеста, учительша Тоня, путалась по весне с физкультурником. И хотя Петенька наотрез отказывался признать свою вину, никто ему не верил. Колхозники помнили Яшку как первого драчуна и хулигана и потому не без основания беспокоились о судьбе физкультурника. Правда, Олюха Звонарева, Петенькина жена, грудастая, высокая баба, пришла к Ульяне и строго сказала: «Пусть только твой Яшка тронет Петеньку. Я его, лешака косоротого, в тюрьму запрячу». Почему Олюха назвала Яшку косоротым, одному богу известно. Яшка был парень хоть куда, синеглазый, черноволосый, сажень в плечах, в отца пошел, Алексея Мефодьевича, а за тем, говорят, девки табунами бегали. Богомольная бабка Вивея, коротавшая вечер в избе Ульяны, незлобиво укорила Олюху: «Ты что же, Олюха, на парня напраслину возводишь? Какой же он косоротой?» Как взъелась Олюха на бабку, как понесла… И так, и сяк, и чуть ли не по матушке. Плюнула бабка, ругнулась в сердцах: «Ляпа и есть Ляпа, прости, господи, мою душу грешную…» Ляпой Олюху прозвали за то, что где надо и не надо ляпала она правду-матку. И хотя Олюха твердо уверяла мужа, что Яшка не посмеет и пальцем его коснуться, тот, припоминая литые Яшкины кулаки, всерьез волновался.

Деревня Старина небольшим серым островком разместилась на высокой Николиной горе, Митька Коноплев, сын председателя колхоза Ивана Дмитриевича, военный летчик, майор, будучи в отпуске, рассказывал, что он, выполняя боевое задание, пролетал как-то над родными местами и с высоты восемнадцати тысяч метров разглядел-таки Старину. Других деревень не видел, а Старину углядел! Понятное дело. Другие деревни хоть и стоят на возвышениях, но до Николиной горы им далеко. Одна она такая во всем районе, Николина гора. Правда, Митька в бочку меда подпустил ложку дегтя. На вопрос отца, какова деревня сверху, с этакой неимоверной высоты, Митька ответил: «Как тебе сказать, отец… Серенькая такая… Вроде сухой коровьей лепешки». Очень обиделся Иван Дмитриевич. Ладно одному бы сказал, а то за праздничным столом, при гостях. Митька потом выкручивался, нахваливал родную деревню, да слово не воробей…