Белые кони - [21]

— Еще бы! Такой жених! — сказала бабушка. — И грамотной, и видной. Все при ем.

— Ну, мама, — рассмеялась моя мать.

— Не правда, что ль? Свистнет — любая прибежит. И человек хороший. До самого роддома Лидку довел. Да все с прибаутками, с шуточками. Лидка и то смеялась. С врачихой поговорил. Все устроил честь честью. Куда бы я без него? Дай ему бог здоровья! И ведь что интересно! Сразу узнал Лидку-то! Откуда?

— Они были знакомы еще до войны, — уклончиво ответила мать и прекратила разговор.

В первый вечер после приезда Виктор Николаевич сидел на скамейке рядом с Густенькой, курил, слушал, как женщины рассказывали ему об Ии и об «Отелло». Курил он одну папиросу за другой. Женщины рассказывали спокойно, не перебивая друг друга, а он грустно улыбался.

— Зойка, — позвал он, когда женщины умолкли.

— Я, — смирненько откликнулась Шушера и выступила вперед.

— Корытом его, значит?

— Ага.

— А если б зашибла?

— Туда ему и дорога! — осмелела Шушера.

Женщины рассмеялись.

— Спасибо за разговор, — поблагодарил Виктор Николаевич и поднялся.

Все начали расходиться по своим комнатам. Было поздно. С криками, полезли на печь «папанинцы».

— Это что такое? — удивился директор. — Куда? А ну живо в комнату!

Маленькая Анютка испугалась и заплакала, а шустрый Вовка деловито объяснил:

— Мы здесь спим.

— Здесь теплее!

— Дома клопы кусаются!

— И мамка рано будит! — закричали «папанинцы».

— Вы и зимой здесь спите?

— Здесь!

— Зимой холодно, — опять объяснил Вовка, — так мы друг о дружку тремся.

Виктор Николаевич торопливо закурил, помолчал немного, помедлил, потом широко распахнул двери своей комнаты:

— Заходите! — приказал он.

«Папанинцы» стушевались и начали прятаться друг за друга.

— Смелее, смелее! Давай, Зойка! Ты ведь самая храбрая.

На следующий день «папанинцы» и Аннушка переселились в директорскую комнату, самую большую в общежитии, двадцать семь квадратных метров, с двумя широкими окнами, выходившими на улицу. Директор перешел в Аннушкину. Вначале он засыпал комнату белым порошком, от которого сильно пахло, распахнул настежь окна и опрыскал стены какой-то жидкостью.

— Клопов выгоняет, — пояснил Кутя.

Виктор Николаевич взял из своей комнаты лишь самое необходимое — кровать, стул, книги, а все остальное оставил «папанинцам». Аннушка была рада. Свою старую мебель она свалила на кухонную печь, которая быстро, за какой-нибудь месяц, приобрела нежилой, неуютный вид.

Женщины нашего дома были уверены, что Виктор Николаевич недолго проходит в бобылях: окрутит его какая-нибудь молодица. Много их было в городке, и вдов и девушек. И частенько, собравшись на кухне, женщины обсуждали, кого он выберет в жены. Большинство склонялись в пользу Манефы Барабановой. Она стала работать начальником заводского гаража и возвращалась домой почти всегда с директором. В подчинении у Манефы был один-единственный шофер, старый кашлюн и табачник дядя Степан. Он поначалу не признавал Манефу за начальство. Он так прямо и заявил нам, мальчишкам: «Я Манефу игнорирую». Однако Манефа быстро укротила дядю Степу. Не знаю уж, что она ему сделала, но однажды, выпивши, дядя Степа пришел на кухню и долго жаловался на свое начальство. Манефа приходила из гаража вся пропахшая смазочным маслом и бензином. Она все дни напролет лежала под машинами и крутила заржавевшие гайки. Через несколько дней в городке появилась еще одна заводская машина. Шофером на нее устроился Левушка, Густенькин ухажер.

Видимо, и сама Манефа Барабанова была уверена, что директор женится на ней, потому что она вечно была веселая, а при встрече с Виктором Николаевичем ее смелые шальные глаза делались спокойными и ласковыми. А Виктор Николаевич с раннего утра до позднего вечера работал, приходил домой молчаливый, озабоченный, гладил нас по головам, курил и скрывался в своей комнате до утра.

Тетя Лида родила мальчика и назвала его Юрой. Бабушка поругалась немного, но, после того как посмотрела на Юру через окно роддома, махнула рукой.

— Юрей, так Юрей, — сказала она. — Русское имя. Не Адольф какой-нибудь. Шибко хорошенький мальчик. На него, дьявола, похож. На сержанта. В воскресенье выпишут Лидку-то.

В воскресное утро в нашу комнату постучали. Я лежал на кровати.

— Сережа дома? — услышал я голос Виктора Николаевича.

— Сережа! — крикнула мать.

Она могла бы и не кричать. Я мигом вскочил. Виктор Николаевич поманил меня на кухню.

— Васильки знаешь где растут?

— Знаю.

— Едем.

— На велосипеде?

Я даже охрип от волнения.

И мы поехали на велосипеде к деревне Сметанино, где на овсяных полях близ Рязанихи качалось голубое море васильков. Мы нарвали огромную охапку, а по пути в маленьком заросшем озерце нашли несколько прохладных лилий. Дома мы связали васильки в букеты и в каждый воткнули лилию. Очень здорово получилось. Голубые-голубые васильки, а в середине белая-белая лилия.

Встречали тетю Лиду вся наша семья и Виктор Николаевич. Тетя была бледная, спокойная и очень красивая. Маленький Юрка лежал тихо. Он спал. Вначале его несла бабушка, потом мама, но большую часть пути тащил Юрку Виктор Николаевич. Тетя несла цветы.

На кухне собрались женщины. Настроение у них было приподнятое. Некоторые даже принарядились. Юрку гулькали, трепали по щечкам, но он так и не проснулся.