Бельский: Опричник - [159]

По московским улицам тем временем понеслась весть о послании царя Дмитрия Ивановича, которое станут читать на Лобном месте дворяне Пушкин и Плещеев, и будто ливневым потоком заполнились улицы спешившими на Красную площадь взволнованными горожанами.

Выборные дворяне, кто в этот день стоял на стенах и на всех кремлевских воротах, всполошились. Воевода их — к Царскому дворцу, чтобы доложить о наводнивших Красную площадь горожанах, среди которых видны казаки, но его не допустили до Федора.

— Царь заседает в Думе.

— Но сообщение мое весьма важное.

— Никуда оно не сбежит. Велено не пускать никого. Вот Дума закончится, тогда — милости просим.

А в это время Гавриил Пушкин уже начал читать на Лобном месте:

— Вы клялись отцу моему не изменять детям и потомству его во веки веков, но взяли Годунова в цари. Не упрекаю вас: вы думали, что Борис умертвил меня в летах младенческих; не знали его лукавства и не смели противиться человеку, который уже самовластвовал в царствование Федора Ивановича — жаловал и казнил, кого хотел. Им обольщенные, вы не верили, что я, спасенный Богом, иду к вам с любовью и кротостью. Лилась драгоценная кровь лучших людей русских. Но я жалею о том без гнева: неведение и страх извиняют вас. Уже судьба решилась: города и войско мои. Дерзнете ли на брань междоусобную в угоду Марии Годуновой и сыну ее? Им не жаль Руси: они не своим, а чужим владеют. Они упитали кровью землю Северскую и хотят разорения Москвы. Вспомните, что было от Годунова вам, бояре, воеводы и все люди знаменитые: сколько опал и бесчестия несносного? А вы, дворяне и дети боярские, чего не претерпели в тягостных службах и ссылках? А вы, купцы и гости, сколько утеснений имели в торговле и какими неумеренными пошлинами отягощались? Мы же хотим вас жаловать беспримерно: бояр и всех мужей сановных честью и новыми вотчинами, дворян и людей приказных милостями, гостей и купцов льготою в непрерывном течении дней мирных и тихих…

Атаман Корела не слушал воззвание разинувши рот, а по условному сигналу сосредотачивал пеших казаков у Фроловских ворот, но чтобы не привлечь внимание воротниковой стражи, решил не дожидаться всех. Лишь с парой дюжин подступил к воротникам из выборных дворян.

— Иль оружие на пол и вон из Кремля, либо, — Корела обнажил наполовину саблю из ножен, украшенных алмазами и другими драгоценными каменьями. — Я — Корела. Я слов на ветер не бросаю. Вам это хорошо известно. Выбор ваш!

Торопливо воротники побросали на пол рушницы, пики, мечи и — в толпу на Красную площадь.

— Вот так-то лучше.

Подтянулись остальные казаки. Оставив десяток на воротах, повел свой отряд пеших казаков Корела к Казенному двору. Конных он не считал еще нужным вводить в дело. Стража и там не противилась. Рада-радешенька, что отпустили живыми.

Атаман Корела к главе Казенного двора:

— Выводи посланцев царя Дмитрия Ивановича, какие имеются в застенках.

— Сейчас, сейчас. Но еще есть пленные. Казаки, дети боярские, есть ляхи и литва.

— Выводи и их.

К главе Казенного двора Корела приставил десяток казаков вместе с десятником, повелев им осмотреть все закутки.

Первыми вывели бедняг-посланцев. Все из дворян. В тяжелых кандалах. Лица в кровоподтеках, в рубцах и коростах, на теле, видном сквозь изодранную одежду, следы прижигания и истязания плетьми.

— Сейчас кузнецы придут. Собьют кандалы.

— Не теперь. На Красной площади. Пусть народ зрит, как злобствует прикидывающийся ягненком Федор.

— А что со мной? — робко спросил глава Казенного двора. — Нельзя же, чтобы по доброй воле я…

— Не трусь. Годуновы отцарствовали. Это говорю я, атаман Корела! Их песня спета!

В задачу Корелы не входил, согласно договоренности, захват Кремля и арест Федора со всеми родственниками и клевретами[32]. Его место на Казенном дворе в готовности прийти на помощь толпе, которая, как Бельский со товарищи уверяли его, непременно пойдет на штурм Кремля. А если будут иные распоряжения, исполнять их быстро и решительно.

А из Фроловских ворот выходили уже, едва волоча опухшие донельзя ноги в тяжелых кандалах, звякая ими при каждом шаге, освобожденные из застенков. Площадь моментально притихла. Пушкин прекратил читать о тех благах, какие посыплются на Русь (он делал это уже третий раз по просьбе толпы) из щедрых рук царя Дмитрия Ивановича, и только кандальное позвякивание нарушало тишину.

Вот поднялся на Лобное место первый посланный с воззванием к москвичам дворянин. Ему, первому, досталось больше всех. Истерзан. Изможден. С трудом поднял руки, окованные тяжелой цепью. Растопырил распухшие пальцы, лишенные всех ногтей.

— Глядите, люди добрые! Что творится в застенках Федора Годунова! Лучше ли он отца своего?! Не кровожадней ли?!

Площадь взвилась многоголосо:

— Долой Федора!

— Долой всех Годуновых!

Прорвался все же воевода выборных дворян на Думу. Тихо и мирно здесь. Глаголят размеренно, вовсе не тревожно.

— Да как вы можете?! Красная площадь битком! Призывы штурмовать Кремль и свергнуть государя нашего Федора Борисовича!

Федор Годунов не побледнел. Срывающимся от волнения и страха голосом велел своим советникам:

— Пойдите, успокойте.