Белоснежка должна умереть - [29]

— Что с тобой сегодня? — с досадой спросила его Пия, когда они через минуту покинули парикмахерскую не солоно хлебавши. — Стоило тебе хотя бы улыбнуться этой курице, и она растаяла бы и назвала тебе не только фамилию нашего клиента, но и адрес и телефон в придачу!

— Извини, — вяло откликнулся Боденштайн. — Я сегодня и в самом деле как-то… не могу включиться в работу.

Мимо по узкой улочке пронеслась легковая машина, за ней вторая, потом грузовик. Им пришлось прижаться к стене, чтобы их не зацепило зеркалами.

— Во всяком случае, я сегодня же в обед затребую материалы дела Тобиаса Сарториуса, — сказала Пия. — Голову на отсечение даю — это все взаимосвязано.

В цветочном магазине их ждал тот же нулевой результат. Как и в детском саду и в секретариате школы. Марго Рихтер успела передать соответствующие директивы во все инстанции. Жители деревни оперативно возвели незримые баррикады и, взяв обет сицилианского молчания, дружно встали на защиту кого-то из своих.

* * *

Амели лежала в гамаке, который Тис специально для нее повесил между двумя пальмами в кадках, и тихонько покачивалась. За узкими стрельчатыми окнами шумел дождь, барабанил по крыше оранжереи, спрятавшейся за гигантской плакучей ивой в обширном парке терлинденовской виллы. Внутри было тепло и уютно, пахло масляной краской и скипидаром: Тис использовал это вытянутое строение, в котором зимовали чувствительные средиземноморские растения из парка, в качестве мастерской. Вдоль стен выстроились сотни исписанных холстов, тщательно рассортированные по размеру. В пустых стеклянных банках из-под варенья стояли кисти. Во всем, что бы он ни делал, Тис проявлял необыкновенную аккуратность. Все растения в кадках — олеандры, пальмы, лантаны, лимоны и апельсины — стояли ровными шеренгами, как оловянные солдатики, и тоже были выстроены по росту. Ничто здесь не было поставлено или положено как попало. Инструменты и садовая утварь, которыми Тис пользовался летом для ухода за парком, висели на стене или стояли вдоль нее ровными рядами. Чтобы подразнить Тиса, Амели иногда намеренно что-нибудь передвигала или оставляла где-нибудь окурок, и он каждый раз моментально замечал, что растения не на месте, и немедленно исправлял эти невыносимые для него изменения.

— До чего же все это интересно! — произнесла Амели. — Хотелось бы еще что-нибудь узнать, но как?

Она не ждала ответа, но все же мельком взглянула на Тиса. Тот стоял перед мольбертом и сосредоточенно работал. Его картины были, как правило, абстрактны и выдержаны в мрачных тонах — по мнению Амели, не самая подходящая живопись для склонных к депрессии людей. На первый взгляд Тис выглядел совершенно нормально. Если бы не застывшие черты лица, он был бы довольно симпатичным мужчиной с овальным лицом, прямым тонким носом и мягкими, полными губами. Сходство с красавицей матерью было явным. Он унаследовал от нее белокурые волосы и большие голубые глаза под густыми темными бровями. Но больше всего Амели нравились его руки, тонкие, чувствительные руки пианиста, которым не вредила даже работа в саду. Когда он волновался, они вдруг словно начинали какую-то свою особую, самостоятельную жизнь, порхали, как испуганные птицы в клетке. Но сейчас он был совершенно спокоен, как и всегда, когда рисовал.

— Я вот все думаю… — продолжала Амели задумчиво. — Что же он все-таки с ними сделал, с этими девушками? Почему он так и не рассказал этого? Может, тогда бы ему не пришлось сидеть так долго. Странно… Но он мне почему-то нравится. Он совсем не такой, как все остальные мужчины в этой дыре.

Она заложила руки за голову, закрыла глаза и принялась щекотать себе нервы жуткими картинами, которые рисовало ей воображение:

— Может, он их разрубил на куски? Может, даже забетонировал их где-нибудь у себя на участке?

Тис невозмутимо продолжал работать. Он смешал темно-зеленую краску с рубиново-красной, подумал немного и прибавил белил.

Амели перестала качаться.

— А как я тебе больше нравлюсь — с пирсингом или без?

Тис не ответил. Амели осторожно слезла с гамака, подошла к нему, взглянула через его плечо на холст, над которым он трудился уже два часа, и раскрыла рот.

— Bay!.. — произнесла она с восторгом и удивлением. — Круто! Обалдеть…

* * *

Четырнадцать потертых папок с материалами дела, доставленные из архива франкфуртского управления полиции, стояли в ящиках рядом с рабочим столом Пии. В 1997 году в округе Майн-Таунус еще не было собственного отдела по борьбе с тяжкими преступлениями. До полицейской реформы, которая была проведена в федеральной земле Гессен несколько лет назад, убийствами, разбойными нападениями и изнасилованиями занимался франкфуртский отдел К-2. Но изучение содержимого папок пришлось отложить: Николь Энгель назначила на четыре часа одно из своих излюбленных и совершенно бесполезных совещаний.

В помещении было жарко и душно. На повестке дня не стояло никаких остродраматических вопросов, поэтому выражение лиц большинства участников совещания было сонно-скучающим. За окнами уже смеркалось, с серого, обложенного тучами неба с шорохом сыпался дождь.

— Фото преступника сегодня же надо передать в прессу, — говорила криминальрат доктор Николь Энгель. — Кто-нибудь его опознает и сообщит в полицию.