Белорусские поэты - [41]

Отовсюду нечисть злая налезает,

Дьяволы гогочут, а мужик копает.

Асессоров, сотских, урядников — туча,

Примчались, грозятся, а кто плеткой учит.

Он же без оглядки роет, — пусть, мол, злятся.

Клад и показался — некуда деваться!

Котелок, что кадка, скован обручами.

Обухом как треснул — скрепы забренчали,

Речкой полилися новые дукаты;

Поглядел завистник: «Ну, теперь богатый!»

Торопясь, без счету в свой мешок их осыпал.

Навалил на плечи, с радости захлипал,

И земли не чует от счастья такого…

А за ним погоня, землю рвут подковы,—

И всё ближе, ближе, тяжко дышат кони,

Вот уже осталось, может, меньше гони.

Золото — в лисички, а себя — в колоду

Обратил он мигом и пропал как в воду.

Вмиг сюда арапы с воем налетели —

Саблями махают, так что лбы вспотели.

Не нашли и следа мужика с деньгами —

Так завистник ловко скрылся между пнями.

Сбившись, постояли, носом покрутили

И назад, как блохи, молча затрусили.

Вновь приняв свой образ и забрав дукаты,

Полетел завистник через лес заклятый.

А на полдороге вдруг опять погоня:

Гикают, стреляют — лес гудит и стонет.

Мчат к нему татары в малахаях лисьих,

Вместо глаз — булавки на скуластых лицах.

Мужика увидев, люто завизжали.

Расстелились кони… Всё же не догнали.

Мужик — верть! — стал дубом, деньги сделал роем,

А мешок свой — ульем. Вышло и такое!

Чмокают татары. Вновь пропал как в воду!

Один молвит: «Надо ж хоть отведать меду!»

Как пошли тут пчелы на коней кидаться —

Еле люди сели, чтоб назад убраться.

Побежал завистник. У села родного

Слышит — загудело: кто-то мчится снова.

Палаши кривые, острые, что бритвы, —

То гналися турки. Как на поле битвы

Злы, в зубах кинжалы, головы обриты,

Брови как усища, а глаза несыты.

Мужик бросил камень. Где он прокатился —

Там поток глубокий широко разлился;

Видят: челн причален, верши на дне речки,

Карасей полно в них. Встали, как овечки,

И никак не могут разгадать, дурные,

Что тот челн — завистник, рыбы ж — золотые!

Турки повернули, а мужик дал тягу.

Кто-то из соседей вдруг окликнул скрягу

Возле самой хаты: «Эй, беги потише,

Поделись со мною, нехристь ты бесстыжий!»

Вытерпел и это, бесу не поддался;

На порог ступил уж, за щеколду взялся,

Тут мешок проклятый треснул, разорвался —

Брызнули дукаты так, что загремело.

Задрожал завистник, кровь похолодела;

Оглянулся — видит: черт стоит, смеется,

Дразнит и хохочет, за бока берется.

Будто сноп тяжелый мужик повалился

И с росою только утром пробудился.

Первым долгом глянул — а дукаты целы?

И развесил губы, стоит ошалелый:

Щепки, только щепки, денег же не стало.

А душа за чары ни за что пропала!

Папоротник тоже потерял он где-то,

И отшибло память. Разом в утро это

Стал таким нескладным — трех не сосчитает,

Всяк его в деревне дурнем называет.

Вот как человека жадность загубила.

Ничего нет лучше, как свой грошик милый.

А коль ты хороший человек на свете —

Проживешь в здоровье и без денег этих!

<1891>

ГДЕ ЧЕРТ НЕ СМОЖЕТ, ТУДА БАБУ ПОШЛЕТ © Перевод П. Дружинин

Один мужик с женой жил очень гоже,

А черту это — в горле кость:

Поссорить хочет, да никак не может,

Аж разбирает черта злость.

Не ест, не пьет, не опит и всё хлопочет,

А толку нет от черных дел.

Трет черт хвостом глаза, заплакать хочет,

Он сам себе осточертел.

Как вдруг глядит — шкулдык, шкулдык — бабуся

Как раз в деревню ту идет;

Черт думает: «Дай бабе поклонюся,

Авось она их разведет».

Пред бабой он предстал орлом-мужчиной,

Та аж ощерила клыки.

Черт бабе рассказал всё чин по чину,

Пообещал ей башмаки,

Как только муж, мол, женку отдубасит.

По-своему и клятву дал.

За дело бабка горячо взялася.

(Черт бабу очень тонко знал

Еще с тех пор, как яблоко украла Ева

В раю господнем где-то, там,

С того и богом проклятого древа,

Через которое пропал Адам.)

Вот бабка — шасть к той женке полегоньку,

Давай хвалить: что хорошо живут,

Что редко где найдешь такую женку,

А краше и не сыщешь тут.

А если женка знала бы секреты,

Как мужика приворожить,

Еще счастливей и дружней при этом

Они бы с мужем стали жить.

«Есть у мужчин под самым кадыком

Сердитый волосок один,

У спящего ты срежь его тайком,

Век будет как послушный сын!»

Дала тут женка бабе, что имела,

И баба с богом — за порог.

А женка с радости и завтрака не ела:

Уж то-то будет муженек!

Мужик пахал близенько от ракит,

А баба мимо шла… шкулдык —

И стала вдруг. «Бог в помощь!» — говорит.

«Спасибо, — вымолвил мужик,—

Что слышала хорошего, бабуся?»

— «Ой, много слышала! Да вот

Не знаю, говорить ли, нет? Боюся!

Теперь на брата брат идет,

А женку верную попробуй-ка сыскать?..

И у твоей миленок есть;

Хвалилася, как будешь в поле спать,

Так бритвой голову, мол, хочет снесть…»

Сказавши это, марш в лесок старушка,

Легла у первого куста,

Следит и ждет; хоть кашель душит,

Но приоткрыть не смеет рта.

А женка с завтраком спешит, как может,

У ней своя тревога и нужда…

Вот на межу поставила дар божий

И кличет мужа, как всегда.

Муж что-то хмур. Поел чуть-чуть,

                                                       с оглядкой,

Лег и заснул он крепким сном…

В кармане женка роется украдкой,

Достала бритву — и тишком…

«А, резать, подлая ты душегубка! —

Он заревел, как шалый бык. —

Так вот какая ты, моя голубка!»

И стал тузить жену мужик…

Проделка бабки черта удивила,

И он, страшась ее клыков,