Белорусские поэты - [39]

Вы на бумаге тут всё напишите,

Поп освятит вас и, дай бог, живите!

Ну, братцы, выпьем, пусть каждый нальет,

Батюшка крест и кропило несет!»

Глянули тут мы один на другого,

Молчим, трясемся, а сами ни слова.

Он же Мирона за плечи берет,

К столу подводит, горелки дает:

«Пей на здоровье и так пиши:

Две тысячи нас, ото всей души

Мы русскую веру хотим принять,

Чтоб католической больше не знать…»

Мирон поперхнулся, с лица побелел,

Глянул на всех, на меня поглядел —

«Как люди — так я, спросите людей,

Спросите Матея, что скажет Матей.

Коль скажет от веры своей отвернуться,

Сразу все наши деревни сдадутся».

Тут меня сразу же к князю подводят,

А по спине мураши так и ходят.

«Выпей-ка водки!» — дает мне гроши,

А сам такой сладкий, такой хороший:

Всё говорит, всё сулит, подбодряет,

Женку целует, детей качает.

«Ну, что ж, надумал? Готов? Скорей!»

— «Надумал, — сказал я, — пусть сто палачей

Дерут с меня шкуру, пытают огнем,

Я веры своей не сменю нипочем!..»

Князь закипел тут и аж заревел,

Аж вылупил бельма, как кровь покраснел.

«Розог подайте, нагаек, сто лоз!

Он, зверь, мне тут же смеется под нос!»

Тут хвать гайдуки меня, наземь кладут,

Им розог четыре пучка подают.

Ну, бьют — не болит, хоть за сердце берет.

За что же он мне это шкуру дерет?

А я как им крикну: «Бейте сильней,

Крепче веры вашей Матей!»

Вот так казаки и крестили меня,

И стал я поляком с этого дня.

<1891 >

БОГ НЕ ПОРОВНУ ДЕЛИТ © Перевод Б. Иринин

Бог сиротину любит, да доли не дает.

Народная поговорка

Почему на свете белом

Не по правде делит бог?

Этот — жирный да дебелый,

Раззолоченный до ног,

А другой, едва прикрытый,

И онуче был бы рад;

Свитка светится, как сито,

Всюду дыры меж заплат.

Тот — домов настроил много,

Да каких, — что твой костел!

Поселить бы там хоть бога,

Так и бог бы не ушел.

А другой — в хлеву ютится,

Ветер ходит, дым и снег,

Тут и телка, тут и птица,

Тут и мука, тут и грех.

Этот — странствует в вагоне,

Вымыт, вылощен, прикрыт,

Мчится — ветер не догонит,

Сам же опит себе да спит.

Тот — в морозы да в метели,

Что всю кровь застудят в лед,

По сугробам еле-еле

С узелком своим ползет.

Этот — хлеба и не знает,

Только мясо да пирог,

И собакам он кидает

Всё, что сам доесть не мог.

У другого ж — хлеб с мякинкой,

В миске — квас да лебеда,

Пища — сообща со свинкой,

Пополам с конем — вода.

На того — в сплошные будни

Спину гнут десятки слуг;

Жир его трясется студнем,

И подушки — вместо рук.

А вот этот — для десятка

Дармоедов льет свой пот.

Весь он высох, как облатка,

Руки тонки, впал живот.

<1891>

ЗАВИСТНИК И КЛАД НА ИВАНА КУПАЛУ © Перевод П. Семынин

На краю деревни, у коровьей стежки,

В кривенькой хатенке об одном окошке

Жил мужик, завистник, — век он был ленивым,

Думал без работы сделаться счастливым.

«Счастье, — рассуждал он, — лишь в мошне набитой —

Значит, нужно где-то клад найти зарытый».

Сразу за деревней лес темнел заклятый,

Мужику он виден прямо был из хаты.

В том лесу недобром не росло травинки,

Не было дороги, не было тропинки.

Все его боялись, шла молва в народе:

Коль туда кто вступит — черт неделю водит.

Раз домой со свадьбы брел завистник пьяный,

Да и заплутался в чаще окаянной;

Влез в такие дебри — свет весь проклинает;

Вдруг поодаль видит — огонек мелькает.

Думал — хата близко иль в ночном ребята,

Кинулся — и с версту шел всё в лес куда-то.

Смотрит, а огонь тот из земли берется,

Хоть горит — не греет, тронь его — не жжется.

Оробел завистник, даже протрезвился

И уж как — не помнит — дома очутился,

В самый дальний угол на печи забился.

А с зарей деревню мигом весть про это

Облетела, будто почта-эстафета.

Один так расскажет, а другой иначе,

Всяк по разуменью своему судачит.

Один скажет: верно, молния сверкала,

А ему в глазах-то спьяну вон что встало!

Другой: мол, светилась могилка святого,

И тому, кто видел, — счастья ждать большого.

А иные: это клад мигал заклятый,

Будет наш завистник, как найдет, богатый.

И мужик стал думать: как бы тут разжиться,

Пусть бы даже кладом с чертом поделиться.

Праздник или будень — всё сидит гадает;

Глядь, однажды к ночи кто-то вылезает

Из ствола колодца — ряжен по-немецки:

Капелюх высокий, вместо фалд — обрезки,

А штаны что дудки, — тощий, как в чахотке,

На глазах стекляшки, сзади хвост короткий.

Враз смекнул завистник, что за гость явился,

Задрожал со страху, потом весь облился,

Всё ж спросил, оправясь, хоть и было к ночи,

Будто сам не знает: «Кто такой, паночек?»

— «Плипатент, не здешний, езжу постоянно,

Закупаю души каждый год для пана».

— «А ваш пан богатый? Дорого ли платит?»

— «И-их! Считай, мильёны он на это тратит.

У него, что щепок, этих денег столько!

Всякого закупит, будь похуже только».

— «А к чему бы души, кажется, худые?»

— «Э! Хороших портят сами же святые!»

— «Ну, а мне продаться можно будет тоже,

Чтоб я стал богатым… только подороже?»

— «Можно, — молвит немчик, — отчего ж не можно?

С нашим паном дело всякое надежно.

При себе-то нету, но за топью, в пуще,

Клад лежит заклятый в самой темной гуще.

Там на хуторочке ведьма проживает,

И как взять — покажет, она дело знает!»

Записал он что-то: «Ну, душа за нами!»

Грянулся об землю, забренчал костями,

Вихрем закрутился и пропал, как пена.

А мужик свалился, рассадив колено,

Плюнул вслед злодею, думал откреститься,