- Ну а мы куда? - спросил Федя, пытаясь осмыслить увиденное и услышанное.
Вышеславцев долго молчал, всматриваясь в сумеречные, заснеженные дали поля, крутой изгиб реки, заколдованной в панцирь синеватого, отливающего серебром льда, мрачные очертания леса, под защиту которого ушли конники Сырцова.
- Страшно, когда человеку некуда идти. - Вышеславцев закурил, вытащил из кармана шинели револьвер и протянул Феде. Сказал, глядя ему в глаза, с устрашающим спокойствием: - Выстрелишь мне в спину. Под левую лопатку. Глубоко, до хрипоты затянулся и шагнул навстречу неожиданно ударившему в лицо ветру.
Щелкнул туго взведенный курок. Вышеславцев непроизвольно остановился, ожидая тупого, последнего, удара в спину, и, когда грохнул выстрел, ощутил его, замер, стиснул зубы, чтобы погасить вспыхнувшую в груди боль. но... Боли не было. Он перевел дух и резко обернулся.Федя лежал на левом боку, неловко подвернув под себя
руку, а на тонких, вытянутых предсмертной судорогой губах пузырилась кровавая пена.
- Прости меня! - глухо проговорил Вышеславцев. Он снял фуражку, нагнулся и закрыл глаза своему верному ординарцу. И, словно издалека, услышал обеспокоенные крики, а затем - приближающийся топот сапог. - Прости, - повторил он и вынул из Федипой руки револьвер.
Грохот выстрела слился с грохотом гибели мира - последней мыслью полковника Вышеславцева.
