Белое вино ла Виллет - [26]

— А вы?

— А я спокойно просидел в уголке у своего трактирщика. Снаружи доносился дьявольский шум, светопреставление. Но я ничем больше не интересовался. Я потягивал себе кальвадос, который заказал после коньяку.

— У вас не было неприятностей?

— Нет. Северная компания и полиция очень хотели, чтобы меня выдали. Но Компания омнибусов боялась забастовки. Дело замяли. Меня просто перевели в кучера, дали мне клеенчатую фуражку и навозный мотор.

ЛИНЧ НА УЛИЦЕ РОДЬЕ

Рассказ шофера всем развязал языки; говорили сначала о забастовках; потом зашел спор о храбрости и насилии.

— Есть люди, — заявил грузчик, — которые никогда и мухи не тронули, а в один прекрасный день разбивают рожу четырем шпикам. Бывало. Покуда вы не попали в известные условия, вы ни за что не можете поручиться.

Все согласились, что толпа делает из нас, что хочет. Человек в толпе как бы вновь рождается; и появляющееся тогда существо никому не ведомо. Да и существо ли это?

— Можете судить об этом по тому, что случилось со мною, — сказал молодой человек, лет двадцати пяти — двадцати семи, служащий в порту в отделе взвешивания тележек с углем.

Произошло это в полдень на улице Родье, в прекрасный солнечный полдень. Не знаю, бывали ли вы на улице Родье. Вы идете по Анверскому скверу; оставляете справа от себя колледж Каллэн; переходите авеню Трюдэн — и вы на улице Родье; она входит в центр несколько наискось и кончается у улицы Шатодэн или, точнее, у улицы Мобеж. Это довольно узкая улица, с высокими серыми домами. На ней бывает светло только когда солнце освещает ее вдоль, т. е. приблизительно около полудня.

Там много маленьких магазинов и почти не попадается экипажей; небольшое число прохожих, следующих друг за другом гуськом. Они идут на службу или возвращаются со службы. По улице Родье никто не гуляет.

В то время я служил приказчиком в посудном магазине на углу улицы Шатодэн.

Я человек тихий. Занятие мое такого рода, что малейшая живость, нервность, впечатлительность вредно отражается на деле; вы ломаете много товара. За пять месяцев, что я там служил, я не разбил ни одного бокала для шампанского. Но это, впрочем, не принесло мне никакой пользы. Я был выставлен за ворота под предлогом, будто я разбил мраморную доску туалета весом в 80 кило.

Я жил на Монмартре, перед церковью Сакре-Кер. Я ходил завтракать к себе домой и возвращался в магазин через Анверский сквер и улицу Родье. Как я уже сказал вам, в тот день погода была прекрасная. В сквере играли ребятишки. Уже со вчершнего дня я перестал носить пальто; я купил себе сигару за три су; так как я вышел из дому раньше, чем нужно, то шел медленно, наслаждаясь хорошей погодой.

Пересекая авеню Трюдэн, я вижу, как слева показываются и выходят на середину улицы два субъекта. Два самых заправских апаша: кепка с длинным козырьком, выпущенные на виски пряди волос, голая шея, брюки клеш, парусиновые туфли на ногах и наглая морда. Чистейшая порода. Им было лет по двадцати каждому. Они прохаживались, засунув руки в карманы, с видом людей скучающих и ищущих развлечений.

Нужно вам сказать, что авеню Трюдэн довольно шикарная улица. Вы встречаете на ней нянек богато разодетых детей, дамочек, идущих мелкими шажками, господ в котелках и цилиндрах. Словом, вид совсем не такой, как здесь. Два апаша, разгуливающие среди бела дня по улице Трюдэн, не могут не броситься в глаза.

Мои два субъекта останавливаются, осматриваются, нюхают воздух и в заключение направляются к улице Родье. Так как я не торопился, то замедлил шаг, чтобы видеть, что они будут делать. Один из них особенно замечателен. Круглое лицо, розовая кожа, почти никакой растительности, толстая деревянная шея, жуткие блестящие глаза и приоткрытый с одного конца рот, как бы собирающийся потихоньку чертыхнуться. Другой был более худощав, плюгав, с поджатым задом и втянутым животом, точно он постоянно оборонялся от какого-нибудь удара.

В начале улицы, направо, есть книжная лавочка, торгующая новыми и случайными книгами. Мои два субъекта останавливаются перед выставкой, рассматривают книжки, приподнимают обложки, наклоняются над картинками, толкают друг друга, жестикулируют и, в заключение, роняют какой-то словарь. Книгопродавец, следивший за ними через окно, ничего не говорит, но выходит на порог, заложив руки за спину, и пристально смотрит на них.

Он принимают беспечный вид и неторопливо переходят на другой тротуар.

Там был старьевщик, я думаю, что он есть и теперь; старый еврей с головою Мафусаила, который всегда был в жакете или сюртуке и пользовался всеобщим уважением. Он продавал всякую всячину, мебель, безделушки, железный лом, велосипеды. Как раз в то время почти всю его витрину занимал красивый велосипед с огромным рожком.

Они останавливаются и отпускают штучки по адресу еврея в надежде, что он ответит им.

Еврей молчал; он только посматривал в одну и другую сторону улицы, как бы желая удостовериться, будет ли помощь, если понадобится.

Прохожие продолжали свой путь, направляясь главным образом по противоположному тротуару и обращая мало внимания на происходившее. Но двое или трое еврейских детей, игравших в нескольких шагах от лавки старьевщика, оставили свои мячики и смотрели с серьезным видом.