Белое платье - [16]

Тут Хоанг вдруг перебил меня и попросил подробнее рассказать о моем брате. Я рассказала все, что знала о нем. Рассказала я и о том, как собиралась в Сайгон, как дала матери обещание, что буду хорошо учиться и не буду знаться с парнями и убивать время на развлечения. Хоанг засмеялся и сказал:

— Ты и теперь так думаешь?

Я ответила, что сейчас, конечно, думаю по-другому, так как поняла, что не все парни шалопаи и бездельники, что есть много хороших ребят. Хоанг продолжал?

— А что это значит — «хорошие»?

Я почему-то смутилась.

— Хорошие — это… это приличные… порядочные…

Хоанг весело засмеялся и перевел разговор на другую тему. Мы вновь, в который раз, заговорили о нашем будущем.

Однажды, когда мы втроем сидели у Лан, она сказала, что хотела бы стать поэтессой. Мы были настоящими друзьями и могли говорить друг другу обо всех своих заветных мечтах без утайки, но когда о наших планах слышали другие ребята из класса, они только смеялись в ответ. В тот вечер Хоанг очень внимательно слушал Лан и изредка кивал головой. Потом задумчиво произнес:

— Да, да, это замечательно! Быть поэтом, художником, воспевать прекрасное, воспевать наши идеалы — что может быть благороднее!

И, как бы спрашивая сам себя, воскликнул:

— Но что такое красота, идеал?!

И мы начали рассуждать о том, существуют ли идеалы в жизни. Хоанг мечтал заняться наукой. И когда мы спрашивали его, для чего это ему, он только смеялся в ответ.

Хоанг знал, что я собираюсь стать доктором или учительницей начальных классов, но никогда не говорил, как относится к моим планам. А сегодня вдруг спросил:

— Ты по-прежнему хочешь стать учительницей или врачом? — И, не дожидаясь моего ответа, продолжал: — Прекрасно, но любить свое дело еще недостаточно. Надо ясно представлять, где ты можешь принести обществу максимальную пользу!..

Он напомнил мне мой рассказ о посещении сестры в детской больнице в Говапе. Там дети были уже большие, они уже все понимали и потому привязались к нам. Но вот ему пришлось побывать в детской больнице в Тихоа, где находились совсем крошечные, только что родившиеся дети. Родители либо отдали их в больницу, либо подбросили. Однажды утром сказали, что ночью умерло двое детей, а вскоре принесли пятерых. Одного привезли из роддома — мать отказалась от своего ребенка, других подобрали на улице, в саду или где-то еще.

И тут Хоанг заметил:

— О какой человечности можно говорить в обществе, где люди доведены до крайнего отчаяния — отказываются от своих детей!.. Да, подкидышей берут монахини на воспитание, но может ли эта благотворительность хоть сколько-нибудь искупить пороки общества? А к тому же еще неизвестно, благотворительность ли это.

Хоанг рассказал, как в годы войны Сопротивления французы организовывали специальные лагеря для сирот. Здесь детей воспитывали и обучали, чтобы сделать из них диверсантов и шпионов. И сегодня местные «государственные деятели» не прочь вернуться к старой идее.

Я вспомнила ночь, когда Тхань, сидя на берегу моря, говорила мне, что хочет жить как-то иначе. Тогда я впервые подумала, что хорошо учиться, интересоваться только школьными делами уже недостаточно: надо иметь цель в жизни!..

После разговора с Хоангом что-то вновь всколыхнулось в моей душе. И моя давняя мечта стать учительницей или медсестрой словно потускнела. Я почувствовала, что надо иметь другую, более широкую цель в жизни, я еще не представляла себе, какую именно, но она уже зрела в моем сердце. Однако меня не покидала какая-то смутная тревога и мне было грустно расставаться с мечтою детства — словно я расставалась с самим детством.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

— Точь-в-точь пещера отшельника!

— А кто же этот отшельник? — спросила наша Брижит Бардо, выразительно посмотрев на Нена, красивого черноглазого парня с тонкими чертами лица.

Мы все тоже уставились на него. Нен был родом из деревни Каймон, находившейся на границе провинций Бенче и Виньлонг. Эти провинции знамениты своими садами и набожностью жителей-католиков. В каждом доме непременно распятие или иконы Христа, божьей матери. За нежное, почти девичье лицо и набожность Нена прозвали у нас «Нен-богородица».

Тхань спросила об отшельнике явно в шутку. Мы ждали, что ответит Нен. Судя по всему, он действительно поверил в «отшельника».

Небольшая речушка Там Тхем уходила в грот, а выйдя из него, попадала в трубу, проложенную под дорогой, которую строили американцы. Дно грота было усеяно камнями, и вода с шумом бежала по ним. Мы любили бывать здесь и называли это место «пещерой отшельника». Нен оказался в гроте впервые. Его друг Хиен, невысокий смуглый крепыш, тоже приехал с нами, но он уже знал о «пещере».

Мы слышали, как по дороге проносятся одна за другой машины, но этот шум для нас, городских жителей, был привычным, он не мешал нам веселиться, смеяться и болтать, усевшись на камнях у входа в грот. Для новичков, которые приходили сюда впервые, мы обычно придумывали какой-нибудь розыгрыш, но Нен был такой простодушный и добрый парень, что мы все, не сговариваясь, решили не трогать его. Усатый Линь растянулся на большом камне и задумчиво пускал кольца дыма, глядя, как они тают в воздухе. Вдруг он заявил: