Белое и красное - [29]
— Оба что твои пончики в масле… — донеслось до него.
Рядом стояла группа молодых людей и громко, не смущаясь, вела разговор, с иронией поглядывая на адвоката и председателя. Оба представителя Комитета — гладенькие, румяные, преисполненные достоинства — как нельзя убедительнее подтверждали эти слова.
— Пончики, плавающие в русском масле, следует добавить. А теперь этим пончикам русское масло уже разонравилось, подавай им польское маслице!
О поляках, которые по разным причинам осели в Петербурге, Москве, Киеве и даже в Иркутске, кто-то написал, что у них польское, русское, спекуляции, амбиции — все смешалось в один клубок и трудно разобрать, где кончается Россия и начинается Польша. А теперь, когда Временное правительство все с большим трудом держит в руках бразды правления и все выше поднимает голову рабоче-крестьянская, солдатская Россия, многие вдруг совершенно неожиданно начали ощущать себя поляками.
Молодые люди — видимо, это о них с таким раздражением высказался адвокат во время первого визита Чарнацкого — не без основания выдавали, и, похоже, точные, характеристики. Но разве это не оскорбительно для адвоката?
— Скажите, вы случайно не служите у нашего Керенского, являя собой еще одно свидетельство польского мученичества? — обратился к Чарнацкому от группы злословов спортивного вида мужчина со смешной козьей бородкой.
— Еще одно свидетельство?
Чарнацкий постарался показать, что его нисколько не задел вопрос. Молодые люди чем-то расположили его к себе.
— Первым был, к величайшему огорчению адвоката, большевик. Правда, это стало известно, когда адвоката уже выбрали в Комитет. В противном случае наши богобоязненные соотечественники не согласились бы на выдвижение его кандидатуры.
Чарнацкого весьма заинтересовало сообщение, захотелось узнать поподробнее, но на трибуне появился Тобешинский. Он предложил в президиум собрания ксендза Пивовара, затем представителя многочисленной группы поляков, которые, как он выразился, пока еще носят русские мундиры, подполковника Свенцкого, представительницу от женщин-полек — ее фамилию Чарнацкий не расслышал. И в самом конце назвал адвоката Кулинского, добавив при этом несколько теплых слов о нем.
— Уже в те незабываемые исторические мартовские дни, — Тобешинский стоял, облокотившись обеими руками о стол и чуть подавшись вперед, — в те дни, когда все мы упивались свободой и плакали от радости, уважаемый адвокат обратил наше внимание на соотечественников, более всего пострадавших от царизма. На ссыльных, на узников.
Раздались аплодисменты. Вначале редкие, потом — поскольку Тобешинский, как опытный оратор, выжидал — аплодировали все.
— Итак, предлагаю поручить ведение нашего сегодняшнего собрания адвокату Кулинскому, человеку известному, пользующемуся всеобщим нашим уважением.
Вновь раздались аплодисменты. «Похоже, сарказм и ирония молодых людей не мешают популярности адвоката в среде здешней польской колонии», — отметил про себя Чарнацкий.
— Я против! Категорически возражаю!
Эти слова произнес худой мужчина, сидевший в центре зала. Все присутствующие повернулись в его сторону, а потом перевели взгляд на Кулинского, который в этот момент заботливо усаживал за столом президиума ксендза Пивовара.
— Гражданин, вы против кого?.. Против кандидатуры адвоката?
Тобешинский не спешил, он был заправским полемистом, привыкшим к бурным заседаниям, характер имел твердый.
— Нет! Хотя и к нему у нас есть претензии. Но сейчас дело не в этом…
— Простите, а в чем?
— Я не согласен с тем, что в год юбилея ППС, когда отмечается двадцатипятилетие ее создания, в президиуме собрания нет ни одного ее представителя!
— А двадцатипятилетие какой ППС вы намерены отмечать? — не скрывая возмущения, задал вопрос седой господин из первого ряда. — Насколько мне известно…
— Я представляю здесь ППС — революционную фракцию и прошу, чтобы…
— Долой реакцию и патриотизм!
— Молчать! Долой!
Эти призывы почти одновременно выкрикнул кто-то, стоящий возле дверей.
— Я думаю, выбранный вами единодушно адвокат Кулинский поставит на обсуждение вопрос, кто должен или, возможно, не должен быть введен в состав президиума. Прошу вас, адвокат.
«Польская любовь к спорам и ссорам на сеймиках сохранилась до сих пор», — подумал Чарнацкий. Тобешинский сел, явно довольный тем, что не ему придется усмирять разбушевавшийся зал.
— Если будет принято во внимание предложение наших… — седовласый господин никак не мог заставить себя выговорить претившие ему слова, — социалистов, то наша партия, которую я здесь представляю, так же будет добиваться…
— Позвольте… позвольте, друзья! Наше собрание, как это указано в афише, должно рассмотреть вопросы взаимоотношений старой, уже поседевшей, простите за некоторую бестактность, польской колонии в Иркутске с теми, кого сюда забросила мировая война, кого освободила из тюрем революция и кого, — добавил адвокат, кинув взгляд на соседа в мундире, — кого, я бы сказал, особо ощутимо коснулись перемены последних месяцев. Считаю, что мы должны заняться наиболее важными для нас всех проблемами, и поэтому сейчас, в этом зале, не будем касаться вопроса, кто к какой партии принадлежит, не будем начинать партийные споры, сводить партийные счеты, простите меня за столь резкие слова. Право, это совершенно неуместно делать сейчас.
Жо только что потерял любовь всей своей жизни. Он не может дышать. И смеяться. Даже есть не может. Без Лу все ему не в радость, даже любимый остров, на котором они поселились после женитьбы и прожили всю жизнь. Ведь Лу и была этой жизнью. А теперь ее нет. Но даже с той стороны она пытается растормошить его, да что там растормошить – усложнить его участь вдовца до предела. В своем завещании Лу объявила, что ее муж – предатель, но свой проступок он может искупить, сделав… В голове Жо теснятся ужасные предположения.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
1989-й год для нас, советских немцев, юбилейный: исполняется 225 лет со дня рождения нашего народа. В 1764 году первые немецкие колонисты прибыли, по приглашению царского правительства, из Германии на Волгу, и день их прибытия в пустую заволжскую степь стал днем рождения нового народа на Земле, народа, который сто пятьдесят три года назывался "российскими немцами" и теперь уже семьдесят два года носит название "советские немцы". В голой степи нашим предкам надо было как-то выжить в предстоящую зиму.
Второй том Собрания сочинений Сергея Довлатова составлен из четырех книг: «Зона» («Записки надзирателя») — вереница эпизодов из лагерной жизни в Коми АССР; «Заповедник» — повесть о пребывании в Пушкинском заповеднике бедствующего сочинителя; «Наши» — рассказы из истории довлатовского семейства; «Марш одиноких» — сборник статей об эмиграции из еженедельника «Новый американец» (Нью-Йорк), главным редактором которого Довлатов был в 1980–1982 гг.
Карсону Филлипсу живется нелегко, но он точно знает, чего хочет от жизни: поступить в университет, стать журналистом, получить престижную должность и в конце концов добиться успеха во всем. Вот только от заветной мечты его отделяет еще целый год в школе, и пережить его не так‑то просто. Казалось бы, весь мир против Карсона, но ради цели он готов пойти на многое – даже на шантаж собственных одноклассников.
В произведениях Валерия Казакова перед читателем предстает жесткий и жестокий мир современного мужчины. Это мир геройства и предательства, мир одиночества и молитвы, мир чиновных интриг и безудержных страстей. Особое внимание автора привлекает скрытная и циничная жизнь современной «номенклатуры», психология людей, попавших во власть.