Белое и красное - [28]

Он украдкой разглядывал ее. На лице появилось выражение покоя, и этот покой изменил ее, она стала совсем другой. Даже чуть располнела. Неужели юнкер сделал ее счастливой? Он невольно обратил внимание, как тополиный пух в ритм дыхания то касается, то отлетает от ее губ. Он мог бы…

— Католик…

Чарнацкий отпрянул от окна. Радостный крик юного представителя православия донесся до него уже в комнате.

«Ирина не могла видеть меня. Не хватало, чтобы она подумала, будто я подсматриваю за ней. Несносный мальчишка», — огорчился Чарнацкий.

У Кулинского ночью опять случился приступ астмы. Он пытался успокоить себя, что этот тополиный пух, вызывавший у него приступы удушья, скоро перестанет летать по городу.

— Ты только подумай, кругом тайга, могучие, красивые деревья, которые одним своим ароматом способны вылечить человека. А здесь, в городе, эти несчастные тополя, неизвестно, кто и зачем их здесь посадил. Хоть бы вымерзли! Будь на то моя воля, я бы их все до единого вырубил.

Потом адвокат рассказал Чарнацкому о самых богатых семьях Иркутска, об огромных состояниях, сколоченных на сибирском золоте, на торговле между Россией и Китаем. О скандальных историях в среде иркутской знати.

— Увы, среди них у меня нет клиентов. Если б я не был поляком… — Адвокат махнул рукой и переменил тему. — К сожалению, пока я не могу взять тебя на должность секретаря, вопрос несколько осложняется. Тобешинский не отказывается от своего обещания, но считает, что в настоящий момент вопрос об организации польских школ важнее, нежели Суд чести.

— Найду я себе какое-нибудь занятие… А если нет, поеду дальше.

— Тобешинский сказал, что в течение месяца вопрос решится. Ты мне писал, что в свободное время собирал материал о ссыльных поляках в Якутии, как я тебе советовал…

— Кое-что удалось собрать.

— Ты только не спеши, Ян, не спеши. Мне кажется, наш председатель боится, как бы и остальные министры Комитета, так мы именуем себя, не потребовали себе, как и я, секретарей. И знаешь, что я придумал? Предложил председателю, чтобы Комитет оплачивал исследования по истории поляков в Сибири и поручил бы эту работу тебе.

— Да разве я справлюсь? — Ян с недоверием посмотрел на Кулинского, решив, что тот шутит.

Когда-то он всерьез мечтал заняться историей, а теперь боится, справится ли с таким делом.

— Не спеши, Ян. Пока ты будешь переписывать отдельные документы. О восстании польских ссыльных и кое-что из нового. В этом всеобщем хаосе, когда разрешается публиковать даже фамилии агентов охранки, можно добраться до многих материалов. Ты будешь снимать копии, а кто-то другой потом, когда все уляжется, настанет время, обработает их…

«А почему бы и нет? — подумал Чарнацкий. — Адвокат хочет вернуться на родину не только с деньгами, но и с историей польского мученичества. Это дальновидно…»

— Согласен.

— А в Суде чести опять полно работы. Едва удалось уладить дело поручика Бозетовского и этого инженера, как новый скандал. Поручик Эллерт исчез из Иркутска, задолжав довольно солидную сумму подполковнику Свенцкому. А у подполковника дочери на выданье.

«Какой-то Эллерт работал, кажется, у Шнарева?» — никак не мог вспомнить Чарнацкий.

На стене висело два орла одинаковой величины. И оба свеженарисованные, поскольку краска еще не успела высохнуть. Белый орел с короной. Черный орел, двуглавый — герб Временного правительства, и от орла, который красовался на тюрьме в Александровском заводе, отличался тем, как разглядел Чарнацкий, что был без короны, с опущенными крыльями, ни скипетра при нем, ни монаршей державы.

— Что?.. — Адвокат заметил, как внимательно Чарнацкий разглядывал орлов. — Висят рядом, но каждый сам по себе. Так и должно быть!

Зал в гостинице «Модерн» заполнялся медленно. Предполагалось, что на встречу представителей Комитета общественных организаций с польской колонией Иркутска придет человек двести. Адвокат стоял с Чарнацким возле входа и представлял его знакомым: «Прямо из якутской ссылки». Но чаще говорил: «Патриот, узник, ссыльный, мы тут его опекаем…» Произносилось это таким тоном, словно Чарнацкий был невесть каким козырем в его руках.

Сам же Чарнацкий чувствовал себя весьма неловко, не знал, куда деваться от высокопарных слов адвоката, а тут еще загорелое лицо — он успел загореть на Лене и добавил здесь, в Иркутске, частенько сиживая на лавочке с Таней, а иногда и с Ольгой, — что никак не подтверждало заявлений адвоката.

— О, наш уважаемый председатель! Приветствую! Как ваше здоровье?

Адвокат многословно, фамильярно-угодливо поздоровался с Тобешинским и, переполненный восторгом, забыл представить ему своего подопечного.

— Со здоровьем все в порядке. Только вот иногда желчь разливается от нахальства соотечественников. Не далее как вчера майор Повозный позвонил с просьбой предоставить его приемному сыну работу у нас в Комитете. Они думают, что старик Тобешинский — дойная корова. Ты лучше настоящим делом займись, если молодой да сильный, а на благотворительные денежки не рассчитывай…

Чарнацкий, как только адвокат представил его председателю, назвав, слава богу, только фамилию, постарался отойти в сторонку, поближе к зеленому занавесу.