Беллини - [71]

Беллини предчувствовал это еще с первых репетиций и, хотя вынужден был просить извинения у своего друга поэта и певцов за столь исключительную требовательность, был убежден, что выиграл весьма важную для своей артистической карьеры битву. В письме к Лампери он называет успех «Сомнамбулы» «шумным», но не сообщает о подробностях, касающихся музыки оперы, а говорит лишь о мастерстве исполнителей. «О музыке ничего не стану писать, увидишь ее в партитуре, заверю только, что Рубини и Паста — это два ангела, которые привели всю публику в безумное восхищение». Восторженные аплодисменты зала, разумеется, были адресованы и композитору, но он об этом предпочитает молчать, заметив лишь: «Де Анджелис напишет тебе потом все, о чем мне самому говорить неудобно» — и переходит к разговору о фраке, который ожидает получить, о том, что намерен оплатить счет, открытый месяц назад, когда он заказал пальто у своего туринского портного.

Лампери, конечно, получил сообщение во всех подробностях о счастливом исходе «Сомнамбулы» от их общего друга Де Анджелиса, но он мог прочитать об этом и в туринских газетах, которые перепечатали статьи, появившиеся в Милане, а некоторые рецензенты, говоря о последней сцене оперы, где Амина плачет над увядшими фиалками, без обиняков называли ее шедевром. И подумать только, что Беллини во что бы то ни стало хотел заменить эту кабалетту!

А у скромных бутафорских цветов с вечера премьеры началась своя история. Они неизменно будут сопровождать великую исполнительницу партии Амины на всех последующих представлениях «Сомнамбулы» в Милане и в других городах. И только в Неаполе певица расстанется с ними, потому что подарит букетик Франческо Флоримо, на память об их общем великом друге. И с этого дня вместе с другими мемориальными вещами композитора цветы будут храниться в музее истории консерватории Сан-Пьетро в Майелле.

Мелодии к словам этой кабалетты «Altri, non credea mirarti si presto estinto, о fiore…» («Ах, как скоро ты увял, цветок мой…») суждено было стать единственной эпитафией, которая могла выразить скорбь людей у могилы слишком рано ушедшего из жизни Винченцо Беллини[63].

XX ПРЕСЛЕДУЕМАЯ «НОРМА»

Еще летом 1830 года перед отъездом в Бергамо Беллини заключил в Милане контракт с импресарио Кривелли, согласно которому должен был за гонорар в 20 тысяч двадцаток написать две оперы «без последующих обязательств». Из этого следует, что Кривелли заручился сотрудничеством с Беллини раньше, чем это успели сделать другие импресарио, и что время постановок и театры, где они будут идти, определятся позднее.

Получив новый контракт, катанийский композитор обеспечил себя на некоторое время работой с приемлемым гонораром еще до того, как принялся сочинять оперу, которая должна была ставиться в Каркано.

Кривелли, как известно, возглавлял тогда компанию, державшую антрепризу Ла Скала, а также совместно с Ланари и театра Ла Фениче. Держа в своих руках штурвал крупнейшего миланского театра, он решил взять шумный реванш, чтобы стереть воспоминания о последнем неудачном сезоне, которым миланская публика не устала его попрекать.

Как опытный импресарио, он задумал воспользоваться теми же композиторами и исполнителями, что в минувший счастливый для театра Каркано сезон затмили Ла Скала. И поэтому он решил пригласить Беллини и Доницетти для сочинения двух обязательных в сезоне новых опер, а также Пачини с его «Корсаром», который в Милане еще не ставился, и молодого, еще не знакомого публике композитора Чезаре Пуньи[64], только что окончившего Миланскую консерваторию.

В списке певцов на первом месте стояла Джудитта Паста, которая наконец-то со всеми подобающими ей почестями вступила на сцену крупнейшего европейского театра. За нею следовал тенор Доменико Донцелли[65], уже прославленный певец. Среди других исполнителей была Джулия Гризи[66], сестра Джудитты, дебютировавшая в Ла Скала прошлой осенью, совсем молоденькая певица, ей было не больше двадцати лет, а также Шютц, Корради, Деваль, Бадиали, Негрини. Словом, без всякого сомнения, импресарио Кривелли готов был удовлетворить вкус самой требовательной публики.

Карнавальный сезон должен был открыться, как всегда, 26 декабря 1831 года на этот раз новой оперой Беллини. Сроки, так же, как имена певцов, были известны композитору еще в начале весны. И он незамедлительно поручил Романи начать поиски сюжета для новой оперы.

Из певцов, которыми располагал музыкант, он выбрал тех, в ком нисколько не сомневался, чьи вокальные и актерские таланты мог учесть, создавая новую оперу. Кроме Джудитты Паста, он знал возможности молоденькой Гризи и баса Негрини, потому что уже слышал их. А с тенором Донцелли ему никогда не приходилось встречаться прежде, поскольку тот обычно выступал за границей. Но, расспросив о нем Меркаданте, Беллини получил наилучшую рекомендацию.

В то время тенор Донцелли находился в Париже, и Беллини собирался написать ему, чтобы получить некоторые разъяснения насчет диапазона его голоса, тембра, узнать особенности звучания в разных регистрах и другие технические детали, какие нужно было принять во внимание, когда он станет писать партию специально для него. Донцелли, однако, опередил маэстро. Узнав, что его приглашает антреприза, которая будет ставить оперу Беллини, он сразу же — 3 мая — сам написал музыканту и подробно сообщил обо всем, что могло интересовать композитора. В своем исключительно любезном письме знаменитый тенор заверил Беллини: «Я рад получить в новой опере такую партию, в которую смогу вложить все свое старание, чтобы она получилась и соответствовала требованиям спектакля».