Беллини - [45]

Однако озабоченность Беллини превратилась в тревогу, когда он послушал Винтера в «Кавалерах из Валенцы» Пачини — миланцы выразили свое недовольство лично тенором. А вскоре тревога превратилась в страх, когда незаслуженно был освистан и «Римский изгнанник» Доницетти, музыка которого «нисколько не понравилась» публике, но, по мнению Беллини, была, напротив, удачной.

«Такой исход меня тревожит, — признается он Флоримо, — ведь я вижу, что в этой опере хорошая музыка…»

В чем же была причина провала? И тут призрак «Пирата» опять возникает в беспокойном воображении Беллини.

«Милан слишком восхищается распроклятым моим «Пиратом» и Рубини, и я ясно вижу, что вся прочая музыка просто отметается. Прошло почти восемь месяцев, а публика все не может забыть мою оперу». Однако это не кокетство и не мания величия. Композитор приводит тому доказательства: «Распевая серенады, устраивая концерты, даже чернь, простой народ в тавернах — все хотят слышать только «Пирата», и это, мой дорогой Флоримо, меня очень беспокоит, потому что как же я обойдусь без Рубини, даже если напишу божественную музыку? Его пение придавало ангельское звучание моей музыке, и потому я очень сомневаюсь в успехе своей новой оперы…»

И уж совсем он пал духом, когда узнал, что муж певицы Лоренцани собирается поставить «Пирата» в Лукке, разумеется, не для того, чтобы огорчить композитора. И в это же время Итальянский театр в Париже запрашивает у издателя партитуру «Пирата», так как хочет представить оперу французской столице. Новости эти, несомненно, радовали Беллини, но отнюдь не поднимали настроение, а лишь усиливали тревогу. Между тем в Неаполь вернулись Този и Тамбурини, с успехом выступавшие в Генуе. Их появление навело Барбайю на мысль поставить в Сап-Карло «Бьянку» в новой редакции, партитура которой как раз в эти дни вышла из печати с посвящением графине Юлии Самойловой, подарившей музыканту в благодарность часы.

Однако самое большое огорчение по-прежнему было связано с тем, что он останется без Рубини. Беллини очень тяжело переживал это, и его мозг лихорадочно работал в поисках выхода из положения. Ему нужен был Рубини. Рубини должен петь в его опере, даже если для этого придется повторить «революцию», которая была предпринята два месяца назад. Он начал давить на Флоримо: пусть тот уговорит Рубини добиться при неаполитанском дворе разрешения съездить в Милан после 15 января. «Я же, — обещает Беллини, — постараюсь написать для него второго «Пирата», и таким образом в его обширном репертуаре появится еще одна опера, а я не буду принесен в жертву…»

Полтора месяца длилось это непрерывное давление на Флоримо и Котро. Но если Флоримо все же рассчитывал постепенно уговорить певца, то Котро, видимо, в какой-то момент потерял терпение и в ответ на настойчивые просьбы Беллини написал: «Оставь всякую надежду получить Рубини, потому что совершенно исключено, чтобы Барбайя отпустил его из Неаполя». Как говорится, назвал вещи своими именами. И Беллини отступил, но скорее из суеверия, чем по убеждению: «Я верю больше Котро, — сообщил он Флоримо, — чем в твои еще не потерянные надежды, потому что он — вещая птица, приносящая несчастье…» И совершенно перестал надеяться.

Но все же Беллини нашел способ избавиться от Винтера. Он слышал хорошие отзывы о теноре Доменико Реина, который должен был петь в Лукке партию Гуальтьеро в «Пирате», и знал, что Барбайя ангажировал его. Беллини держал его в резерве на случай, если так и не удастся заполучить Рубини. Когда же он понял, что надеяться больше не на что, то принял окончательное решение — партию тенора в новой опере будет писать для Реина.

«Чужестранка» рождается в этой обстановке неопределенности, нервозности, озабоченности, которая поначалу представляется мрачной, но постепенно, по мере того, как Беллини продвигается в сочинении оперы, все более проясняется, и композитор успокаивается, считая, что свежая кровь, какую он вольет в это произведение, сумеет изгнать с горизонта призрак «Пирата».

Совет прочитать роман Арленкура «Чужестранка» музыканту подал Флоримо, которому, в свою очередь, порекомендовал его маркиз Риньяно. Так или иначе оба они были наилучшими советчиками маэстро в выборе сюжета для новой оперы. Беллини познакомился с романом, и он понравился ему. Когда — наконец-то — Романи приехал в Милан, композитор передал его поэту. Через несколько дней тот высказал согласие взяться за либретто.

«Похоже, что и Романи, и я, и Поллини склоняемся к «Чужестранке» Арленкура, да ты и сам высказал это предложение в одном из писем», — извещает Беллини Флоримо в начале августа. Этот документ можно считать официальным сообщением о новой опере, которая войдет в творческое наследие композитора. Романи, однако, помедлит еще недели три, прежде чем решится превращать роман в либретто. Но сюжет — чрезвычайно сложный, со множеством эффектных сцен — увлекает поэта, и он после первого же прочтения романа решает включить в либретто «все лучшие ситуации», разделив их «на небольшие, маленькие акты (сегодня мы назвали бы их картинами, поскольку они следуют друг за другом на протяжении одного действия), чтобы придать правдоподобие времени и месту событий», — разъясняет Беллини и добавляет, что «Романи чрезвычайно увлечен этим». И действительно, несмотря на некоторую нерешительность поначалу, поэт больше уже не возвращался к разговору о каких-либо других сюжетах.