Беллини - [119]

Но его предчувствие оправдалось. Точно 5 января 1835 года Беллини пришел в агентство передать второй акт «Пуритан» для доставки в Марсель, а потом в Неаполь, вместе с первым актом, который уже находился во французском порту. В агентстве его ожидала плохая новость: в Марселе вспыхнула эпидемия холеры, и капитан парохода, «испугавшись карантина, который придется отсиживать в Ницце, не вышел в рейс. Следовательно, первая часть партитуры так и осталась там».

«Отчаявшийся» Беллини просит служащего агентства вернуть партитуру, находящуюся в Марселе, и отправить ее в Неаполь с почтовым курьером и тут же спешит отослать туда вторую часть, полагая, что она придет на несколько дней раньше первой, то есть 20-го. Мысль Беллини, однако, все время возвращалась к тому параграфу контракта, где была точно зафиксирована дата вручения обеих частей партитуры. Но кто виноват в столь несчастливом стечении обстоятельств?

Это была непредвиденная ситуация, какую антреприза должна была принять во внимание, потому что она была вызвана непредсказуемой причиной, а не самим композитором, который сделал все от него зависящее, чтобы представить рукопись в срок. «Просто ужасно, что дела сложились так, — жаловался он в тот же день Флоримо. — Я две недели не спал, истратил 400 франков (четыреста, ты понял?) на переписку оперы, причем не простыми переписчиками, а крупными музыкантами и после этого, не сомневаясь, что все складывается как нельзя лучше, я вдруг узнаю сегодня эту страшную новость!»

В то же утро Беллини написал и князю Оттайяно, объяснив ему все, и без обиняков предупредил: «Если «Общество» будет настолько несправедливо, что откажется принять оперу, контракт следует расторгнуть…» Расторгнуть полностью. Иными словами, маэстро отказывается от сочинения и двух других опер. «И скажу тебе откровенно, — добавляет он в письме к Флоримо, — что не приеду больше в Неаполь ни за какие сокровища на свете…»

Но вслед за огорчением Беллини ожидала и большая радость. В то же утро в Итальянском театре прошла первая оркестровая репетиция «Пуритан». Впечатление, которое произвела его музыка на оркестрантов, певцов и даже на руководителей театра, присутствовавших в зале, было необыкновенным. «Певцы и оркестр только и делали, что аплодировали… и дирекция тоже довольна…» Сам же он испытал нечто вроде изумления, убедившись, что оказался способным воплотить в музыке свои мысли и свое вдохновение. «Музыка производит на меня чудесное впечатление: я инструментовал как ангел и полностью ощутил вызываемый ею эффект: мелодия соткана из гармонических консонансов, которые прямо-таки ласкают душу».

Его музыка, написанная сердцем, аплодисменты исполнителей и удовлетворенность руководителей театра — все это вознаградило маэстро за огорчения, доставленные утром. И «только это вознаграждение позволяет мне пережить неожиданное препятствие, которое помешало опере вовремя прибыть в Неаполь», не мог же он предусмотреть эту проклятую холеру. Музыкант больше не хочет думать о неприятностях. Он понимает, что волновался напрасно, ибо известие об этом несчастном событии и рукопись второго акта «Пуритан» все равно окажутся в Неаполе только через две недели, и не меньше времени потом придется ждать, пока станет известно в Париже, какое решение примяла неаполитанская антреприза. Так что впереди целый месяц ожидания, и лучше пока забыть обо всем этом, а заняться дуэтом басов, который он откладывал до сегодняшнего дня.

История этого дуэта, едва ли не самого знаменитого номера «Пуритан», примечательна. Поначалу мелодию последней части дуэта, «Гимн свободе», Пеполи советовал вставить в финал интродукции к первому акту, после молитвы. Однако Беллини решил убрать эту мелодию оттуда, так как считал ее там лишней, и отложил ноты в сторону, собираясь использовать тему где-нибудь в другом месте. Он даже пометил, где вслед за музыкальной картиной бури, и пропеть ее должны были два баса, подкрепленные хором, И название номеру было найдено: «Хор рассвета или свободы» (вот почему этот гимн, взволнованный и ликующий, не мог войти в неаполитанскую редакцию «Пуритан»).

Но Беллини не удовлетворился перестановкой и продолжал держать дуэт про запас, пока не нашел ему наконец самое подходящее место — в середине второго акта. После того как Джордж побуждает благородное сердце пуританина — патриота Ричарда Форда спасти своего соперника Артура от смертной казни, солдаты Кромвеля, чувствуя, что их объединяет единая высшая любовь, которой они поклялись в верности, — любовь к родине, освобожденной от тирании, завершают свой дуэт «гимном свободе»: «Звучи, труба, и я бесстрашно пойду навстречу смерти, ради торжества свободы!» «Дуэт настолько крамольный, — писал Беллини Флоримо, — что даже пугает», маэстро предвкушает, какое тот произведет впечатление. А завершив сочинение, он сообщил Пеполи: «Дуэт получился великолепный, и звук трубы заставит дрожать от радости все свободолюбивые сердца, какие окажутся в театре».

Он не обманывался: и в наши дни, когда звучит эта знаменитая кабалетта с темой солирующей трубы, не найти такого театра, где бы публика не вскакивала с мест, восторженно аплодируя и громко требуя исполнения на «бис».