Bella Figura, или Итальянская философия счастья. Как я переехала в Италию, ощутила вкус жизни и влюбилась - [15]

Спустя несколько вечеров я решила попробовать приготовить соус самостоятельно. В целом вышло сносно, во всяком случае после чуть не разгоревшегося пожара – я слишком долго продержала масло на плите. Когда я бросила помидоры, взметнувшееся пламя едва не подпалило мне брови. Выключив конфорку, я потушила кастрюлю чайным полотенцем. Открыв окна, чтобы проветрить кухню, и вытерев масляные брызги, я довела до ума соус без приключений и даже умудрилась не переварить пасту. Гвидо научил меня, что она должна быть al dente – то есть «на зубок».

И хотя мне целую неделю пришлось подводить подпаленную левую бровь карандашом, это ничуть не умаляло гордости за первое самостоятельно приготовленное итальянское блюдо.

Я стояла у прилавка Антонио словно вкопанная, посреди толчеи рынка Сант-Амброджо, и слушала лекцию о разных сортах помидоров. Теперь я уже не могла жить без брускетты и pasta al pomodoro[28] и пришла к Антонио в поисках знаний о предмете своей новой любви. Этот день принес мне много открытий: продолговатые «сан-марцано», похожие на капельки «рома», маленькие алые «пачино», словно рубиновые ягоды на стебле, ярко-красные «даттерини», миниатюрные сливовидные помидорки, желтые томаты-груши, похожие на маленькие горящие лампочки. И еще были огромные, с мою ладонь, круглые, блестящие и мясистые, с бороздками, иногда зелеными, помидоры «бычье сердце» – те самые, что покорили меня в первый день. Был даже один синий, который Антонио представил мне с такой гордостью, будто вырастил его лично.

Я приходила сюда каждое утро, покупала овощей ровно на два дня, чтобы они были как можно свежее, как и советовал Антонио. Мне это нравилось – не только свежие овощи, но и сама прогулка, движение и даже планирование того, что я буду есть. Дни теперь пролетали быстрее, и даже депрессия мало-помалу стала отступать.

Перво-наперво Антонио объяснил: слово nostrale означает, что передо мной продукт местного производства (от слова «наш»), а не привезенный с другого конца света.

– Э… – Антонио изобразил летящий самолет. Шарф его развевался на ветру, когда он с раскинутыми в стороны руками планировал вокруг своего прилавка. – После четырнадцати часов на самолете я – труп, а представь, каково фруктам! – Он выразительно всхрапнул.

К тому времени у нас сформировался особый язык – смесь английского, итальянского и жестов, которые я улавливала на инстинктивном уровне.

– Э-э, нет! – Антонио строго погрозил указательным пальцем. – Нет-нет, еда должна быть отсюда, qui![29] – Он изобразил, что вскапывает землю воображаемой лопатой. – Решает земля, решает сезон, а не самолет! – При этих словах пальцы его запорхали, как снежинки, и он поежился от невидимого снега.

Я засмеялась, он тоже, – но мысль его уловила. Весь его товар был выращен на местных фермах и огородах, в пригороде Флоренции. А то, что не росло в Тоскане, привозили ночью с юга.

Эти утренние походы на рынок превратились для меня в настоящее путешествие в страну чувственного, зрительного и обонятельного удовольствия. Салат здесь был свежайший, только что сорванный, а как прекрасен толстый, правильной формы стебель фенхеля; и какое волнение я испытывала от прибытия свежего редиса, ярко-пурпурного с белыми вкраплениями. Я будто бы переносилась в воспоминаниях на бабушкину кухню: вот-вот она войдет, неся в руках пучок редиски, и мы будем, хрустя, уплетать ее с каждым блюдом. Антонио посмеялся над моим желанием есть то, что нельзя найти – например, авокадо, – но заметил, что, скорее всего, и его можно найти в крупных супермаркетах, где продают продукцию из Южной Америки.

– Но они грустные, – скорчил он гримасу. – Они страдают от смены часовых поясов!

Разумеется, я расстроилась – но главным образом из-за того, что мне пришлось долго изображать авокадо так, чтобы Антонио понял.

Никогда еще с тех пор, как уехала из Ирана, я не ела таких вкусных овощей и фруктов. Флорентийцы были правы: после них то, что было в Англии, казалось жалкой подделкой. В детстве я привыкла к традиционному иранскому изобилию: в каждом доме неизменно стояла чаша с таким количеством фруктов, что я невольно задавалась вопросом, не привязаны ли они невидимыми ниточками, чтобы не рассыпаться. Мелкий сладкий золотистый виноград, сочные белые персики, маленькие огурчики, которые мы поедали, разрезав пополам и подсолив. Эти вкусные воспоминания всегда были со мной – как и память о том шоке, какой я испытала, приехав в серую Англию в 1979 году, где люди выстраивались в очередь в супермаркете, чтобы купить по одному апельсину, банану или яблоку на человека. Казалось, других фруктов англичане не знали. В школе-пансионе я впервые попробовала консервированные фрукты – все, что я привыкла есть свежим, жалко плавало в сиропе, таком сладком, что у меня сводило зубы. И хотя последующие два десятилетия изменили кулинарные привычки британцев в лучшую сторону, мне так и не удалось найти в Лондоне помидоры, хотя бы отдаленно напоминающие те, что я ела в Иране – кусая, словно яблоки. Теперь же эти воспоминания лавиной нахлынули на меня, и я никак не могла наесться.