Белла Ахмадулина. Любовь – дело тяжелое! - [13]

Вера Зубарева, поэтесса.

ЭТО Я…

Это я – в два часа пополудни

Повитухой добытый трофей.

Надо мною играют на лютне.

Мне щекотно от палочек фей.

Лишь расплыв золотистого цвета

понимает душа – это я

в знойный день довоенного лета

озираю красу бытия.

«Буря мглою…», и баюшки-баю,

я повадилась жить, но, увы, –

это я от войны погибаю

под угрюмым присмотром Уфы.

Как белеют зима и больница!

Замечаю, что не умерла.

В облаках неразборчивы лица

тех, кто умерли вместо меня.

С непригожим голубеньким ликом,

еле выпростав тело из мук,

это я в предвкушенье великом

слышу нечто, что меньше, чем звук.

Лишь потом оценю я привычку

слушать вечную, точно прибой,

безымянных вещей перекличку

с именующей вещи душой.

Это я – мой наряд фиолетов,

я надменна, юна и толста,

но к предсмертной улыбке поэтов

я уже приучила уста.

Словно дрожь между сердцем и сердцем,

есть меж словом и словом игра.

Дело лишь за бесхитростным средством

обвести ее вязью пера.

– Быть словам женихом и невестой! –

это я говорю и смеюсь.

Как священник в глуши деревенской,

я венчаю их тайный союз.

Вот зачем мимолетные феи

осыпали свой шепот и смех.

Лбом и певческим выгибом шеи,

о, как я не похожа на всех.

Я люблю эту мету несходства,

и, за дальней добычей спеша,

юной гончей мой почерк несется,

вот настиг – и озябла душа.

Это я проклинаю и плачу.

Пусть бумага пребудет бела.

Мне с небес диктовали задачу –

я ее разрешить не смогла.

Я измучила упряжью шею.

Как другие плетут письмена –

я не знаю, нет сил, не умею,

не могу, отпустите меня.

Это я – человек-невеличка,

всем, кто есть, прихожусь близнецом,

сплю, покуда идет электричка,

пав на сумку невзрачным лицом.

Мне не выпало лишней удачи,

слава богу, не выпало мне

быть заслуженней или богаче

всех соседей моих по земле.

Плоть от плоти сограждан усталых,

хорошо, что в их длинном строю

в магазинах, в кино, на вокзалах

я последнею в кассу стою –

позади паренька удалого

и старухи в пуховом платке,

слившись с ними, как слово и слово

на моем и на их языке.

Взросление

При всей своей уязвимости, я чувствую себя счастливой, потому что жизнь постоянно преподносит подарки моему зрению и слуху. С детства я ощущала в себе какую-то тесную соотнесенность с явью, сильное ощущение выпуклости линий, красок и звучания мира. А стихотворение может родиться из какого-то вдруг неожиданного изгиба в воздухе, к которому присоединяется звук. И такие стихи, родившиеся из ничего, из звука, обычно бывают самыми любимыми.

После того как Лидию Владимировну уволили, а бунтовавший класс расформировали, к школе Белла окончательно охладела. Училась, потому что надо (все-таки ей было уже не семь лет, и она понимала, что школу все равно придется окончить), и, кстати, хорошо училась, родители даже рассчитывали, что она получит серебряную медаль. Но если гуманитарные науки давались ей удивительно легко, то с математикой дела обстояли куда хуже – ей это было неинтересно и непонятно, а смысла тратить силы на неинтересное и непонятное она не видела. Когда же на нее начали давить, ее впечатлительная натура отозвалась ночными кошмарами про математику, а знаний все равно не прибавилось.

Экзамен по математике она сдала с помощью одноклассницы, золотой медалистки, которая дала ей списать правильный ответ. Но… Белла Ахмадулина не была бы собой, если бы с ней ничего не произошло – она фактически сама себя «завалила», сделав грамматическую ошибку в письменной работе, и серебряная медаль ей так и не досталась.

Случайность? Да. Но для Беллы Ахмадулиной такая случайность – точно частный случай закономерности. Она знала, что не заслужила серебряную медаль, она не хотела ее получить, и как бы ни старалась угодить родителям, мечтавшим об этой медали, так ее и не получила. Может, ее и ругали, зато на душе у нее было легко.

Но это все будет немного позже. А пока, после увольнения любимой учительницы и разгона класса, в котором у Беллы были друзья, школа перестала играть в ее жизни важную роль, снова превратившись в обычную обязаловку. Но зато в ее жизни появились литературный и театральный кружки в Доме пионеров, а главное – замечательные люди, которые этими кружками руководили. Они первыми… возможно, даже не увидели, а почувствовали ее необычайную одаренность и подтолкнули развитие ее таланта.

«Дом пионеров Красногвардейского района на Покровском бульваре, – вспоминала Ахмадулина, – в чудесном старинном особняке, я не знаю чьем, каких прекрасных, несчастных и уничтоженных людей, там были замечательные так называемые кружки для тех, кто чем-то занимается. И там были какие-то хорошие люди, в этом старом, чудесном доме на берегу Покровского бульвара, прямо на краю его, вблизи Чистых прудов, и занимались такие разноцветы. Там занимались в студии изо Игорь Шелковский, потом в Париже живший, надеюсь, и сейчас тоже, Левенталь. Я ходила в литературный кружок, которым руководила Надежда Львовна Победина, у меня от нее остались светлые воспоминания. У нее там были печальные молодые стихотворцы. Настрой был общий заунывный и печальный. И вот самый главный был по фамилии Неживой, мальчик, который считался самым одаренным. К сожалению, его фамилия потом сбылась и превратилась в подлинность».