Белка - [2]

- А что, если мне поупражняться в поэтическом ремесле? – сказала она вслух. – Быть может, я открою в себе склонность к сему благородному занятию?

Эта мысль воодушевила её. Галя быстренько сбегала умыться, открыла гардероб и переоделась в изящное прогулочное платье с причудливой вышивкой по краю подола, изображавшей различные сцены из «Илиады». Она накинула на плечи пелеринку, надела ярко-желтый чепец с лентами, сунула в свой ридикюль блокнотик и направилась к выходу.

Здесь её ожидало препятствие в лице отца, загромоздившего коридор своим пьяным спящим телом.

- Ах, папенька! – в сердцах выговорила Галя. – Вы ужасно невоздержанны в выпивке! Как можете вы, будучи Главой сего уважаемого Поселения, возлежать на холодном полу в столь неподобающей позе?

Егор Тимофеевич никак не отреагировал на слова дочери, продолжая мирно посапывать и испуская страшный перегар.

Галя попыталась перешагнуть через него, но юбка с кринолинами серьёзно мешала в этом мероприятии, так что ей пришлось позвать дворового мужика, с которым вместе они кое-как переместили тяжелую тушу Пахотнюка на диван в гостиной.

- Благодарю, Антон Михеич, - отдышавшись, сказала Галя. - Одной бы мне нипочём не справиться.

- Дык шо ж, конечно ж, мы завсегда, если кого туды-сюды, - добродушно отшутился Михеич, теребя бороду. – Однако ж, Марьяна Егоровна, не поможете ли копеечкой на опохмел? Шибко голова гудит после вчерашнего.

- У меня нет с собой… Спросите у дворецкого, скажите, барышня велели.

- Оно конечно, - согласился Михеич. - Спросить-то мы завсегда… Токмо он-ить, дворецкий-то, дрыхнет ещё с перепою, а мне мочи уж нет терпеть…

- Ну, тогда у маменьки, - растерянно промолвила Галя, романтический настрой которой постепенно сходил на нет.

- Маменька ваша с кучером поехали на крюшон к мадам Задрючской, и скоро ожидать её никак не можно.

- Тогда… возьмите, пожалуй, у папеньки в кармане ключи от несгораемого шкапа, там у него тридцатилитровая бутыль с чистым гишпанским спиртом. Только всю, ради Христа, не пейте, и ключи назад тихонько верните, а то папенька сильно осерчает.

- Благодарствую, барышня, ваша доброта мне как бальзам на душу… - и Михеич, потерев в предвкушении руки, полез шарить у барина по карманам.

Тем временем Галя в изрядно подпорченном настроении вышла на улицу, и, раскрыв над головой кружевной зонтик от солнца, направилась в парк.

Парком в Поселении назывался клочок леса, вдоль которого со стороны самого Поселения соорудили чугунный забор с необычайно уродливыми воротами красного кирпича. Для удобства гуляющих в парке спилили несколько деревьев, дабы на пеньках можно было присесть, а культурная составляющая обеспечивалась гипсовыми скульптурами, самая выразительная из которых называлась «Покорителям космоса» и изображала сисястую бабу в мотоциклетном шлеме.

Галя вошла в парк, разместилась на одном из пеньков, достала блокнотик и ручку с золотым пером да призадумалась. Солнечная полянка, посреди которой она сидела, и белые облачка, бегущие далеко в вышине, быстро вдохновили её на первые строки:

Весело, светло. Кошки улыбаются.

Курицы несут розовые яйца.

На этом всё и остановилось. Третья строчка никак не хотела рождаться, так что Галя просто сидела и рассеянно посасывала ручку, отчего её губы и язык приобрели отчетливый синюшный оттенок.

Спустя некоторое время на поляне появился высокий молодой человек в парусиновых штанах и кожаной куртке, надетой на голое тело, и с распечатанной бутылкой водки в руке. Он, похоже, просто проходил мимо, но Галя привлекла его внимание, и потому он приблизился и произнёс:

- Не хотите ли водки?

- Благодарю, нет, - отказалась Галя, немного покраснев.

- Зря, - сказал парень, отхлебнув из горла. - Хорошая водка, свежая. Вам бы на пользу пошло, а то, я смотрю, вы себя чувствуете неважно.

Галя решительно встала.

- Сударь, - сказала она. - Не вынуждайте меня повышать голос и повторять свой отказ. Я не употребляю алкоголя и желаю находиться здесь в совершенном уединении.

- Извините, - пожал плечами парень. - Собственно, я и обидеть-то вас не хотел. Просто иду, смотрю – девушка с синими губами. Думаю, хоть водочкой угостить…

Он, слегка пошатываясь, направился прочь от Гали, но не ушёл совсем, а присел на пенёк неподалёку и принялся совершенно бесцеремонно её разглядывать, периодически прикладываясь к бутылке.

Первым желанием Гали было уйти, но она решила, что будет несправедливо уступить полянку этому наглому молодому человеку, поэтому снова села на пенёк и, пытаясь не обращать на незнакомца внимания, продолжила свои поэтические потуги.

Тем временем на поляне появился ещё один персонаж. Со стороны леса нетвёрдой походкой вышел крепкий мужчина лет пятидесяти в крестьянской одежде и с большой плетёной корзиной, повешенной на руку. Если бы не безумный блеск очей и зверский оскал, можно было бы подумать, что он грибник.

Галя вызвала и его интерес. Он повернулся в её сторону и, неистово потрясая кулаком, возопил:

- Разврат! Бордель! Окститеся! Христов своих всех позабывали в рукоприкладстве! Осиянную всем мирским благопреставлением раку попрали! Рожами своими в небо тыкаете!