Бельгийская революция 1830 года - [15]
«В самом деле, — пишет К.Маркс, — в этом «раю капиталистов» за малейшим изменением цены необходимейших жизненных средств следует изменение числа смертных случаев и преступлений»[162]. Такова была картина жизни бельгийских рабочих.
Что касается продолжительности рабочего дня, то на этот счет у нас нет точных данных, хотя большинство авторов утверждают, что в сельских местностях, где довольно широко распространена была работа на дому, продолжительность рабочего дня изменялась в зависимости от сезона: зимой — 8–9 часов, летом — 15–16 часов[163]. На предприятиях работали по 12–14 часов, рабочая неделя длилась от 67 до 79 часов[164]. И без того тяжелое положение бельгийских рабочих усугублялось тем, что на многих предприятиях была распространена система оплаты продуктами, а не деньгами, причем продуктами далеко не высшего качества.
Бельгийские предприниматели хищнически эксплуатировали труд детей. В шерстопрядении и льнопрядении детский труд был неразрывно связан с работой взрослых. Малолетние дети работали, как и старшие, в любое время суток и в течение всей недели, без выходных. Рабочий день детей длился, как правило, 13 часов[165].
Применение машин в шерстопрядении и льнопрядении способствовало широкому распространению женского и, особенно, детского труда. «Поскольку машины делают мускульную силу излишней, они становятся средством, — пишет К.Маркс, — применения рабочих без мускульной силы или не достигших полного физического развития, но обладающих более гибкими членами. Поэтому женский и детский труд был первым словом капиталистического применения машин! Этот мощный заменитель труда и рабочих превратился тем самым немедленно в средство увеличивать число наемных рабочих, подчиняя непосредственному господству капитала всех членов рабочей семьи без различия пола и возраста. Принудительный труд на капиталиста не только захватил время детских игр, но овладел и обычным временем свободного труда в домашнем кругу для нужд самой семьи»[166].
Огромные средства, которые расходовались на содержание разветвленного государственного аппарата, армии, голландского флота, выколачивались из трудящихся путем налогов. К этому следует добавить, что при объединении Бельгии с Голландией их государственный долг был слит воедино. Между тем долг Бельгии равнялся всего 26 млн. флоринов, а государственный долг Голландии составлял 573 млн. флоринов[167]. На основании договора в восьми статьях и конституции 1815 г. половина этого огромного долга легла на Бельгию. Такая комбинация, естественно, вызвала резкое недовольство бельгийцев.
Для покрытия возрастающих нужд казны правительство изыскивало все новые статьи дохода. Главными источниками их были: таможенные пошлины и налоги. В этом отношении интересы голландцев были диаметрально противоположны интересам бельгийцев. Голландцы, занимавшиеся преимущественно торговлей со своими обширными колониями, требовали от правительства свободы торговли. Бельгийцы же, занимавшиеся в основном земледелием и промышленностью, нуждались в покровительственном тарифе. Вильгельм I был в явном затруднении. Вначале он решил задобрить бельгийцев: тарифом от 3 октября 1816 г.[168] были обложены довольно крупными пошлинами все товары иностранного происхождения и значительно повышена грузовая пошлина с иностранных судов по сравнению с отечественными; несколькими законами, изданными в 1819 г.[169], кофе и сахар также были обложены пошлинами. Эти мероприятия были невыгодны северным провинциям. Но в 1821 г. обстановка изменилась.
Правительство Вильгельма непрерывно получало жалобы от голландцев. В результате Вильгельм вынужден был изменить торговую политику и систему налогов. Была создана правительственная комиссия под председательством барона Роэля[170], в нее вошли преимущественно голландцы. Генеральным штатам был представлен законопроект, устанавливавший максимальный размер пошлин от 3 до 6 % с иностранных товаров, причем пошлиной облагались лишь те товары, которые непосредственно конкурировали с отечественными. Правда, на нужды промышленности ассигновывалось 1300 тыс. флоринов, но этот секретный фонд, который должен был идти главным образом на поддержку бельгийской индустрии, далеко не мог вознаградить ее за ущерб, причиняемый понижением тарифов[171]. Кроме того, правительственный проект вводил два новых налога, которые должны были пасть специально на бельгийцев: налог на хлебный помол и убой скота, иными словами на хлеб и мясо, на два главных продукта.
При обсуждении этого законопроекта во второй палате Генеральных штатов было произнесено много страстных речей: Дотренж и Рейфен энергично отстаивали интересы своих соотечественников-бельгийцев, доказывая прежде всего пагубность свободного обмена и несправедливость налогов на помол и убой скота. Оба оратора указывали на пропасть, которую воздвигнет новый закон, и на взаимную ненависть, которую он вызовет между населением южных и северных провинций. «Теперь решайте, северные сограждане, — воскликнул Дотренж, — если вы спокойно обсудите свое решение, вам останется лишь завершить сегодня ночью братоубийство старой, честной Бельгии»
