Белее снега, слаще сахара... - [12]

А глаза у мальчишки были синие — как небо в ясный полдень. Даже ещё ярче, ещё пронзительнее. Синие глаза, черные ресницы, черные брови вразлет… Никогда раньше я не видела таких красивых глаз, и теперь помимо воли засмотрелась, позабыв о страдающей женщине. Это было непростительно с моей стороны, но за год житья в Брохле я встречала мало красивых людей, и ни одного — синеглазого.

Прошла секунда, и вторая, а я стояла столбом, утонув в синих глазах. Парень начал терять терпение, нахмурился и вдруг крикнул мне в лицо:

— Ты что застыла, деревенщина? Не видишь, что ей нужна помощь? Сейчас же беги за лекарем!

Я отшатнулась, словно он ударил меня. А он и в самом деле сжимал кулаки, как будто собираясь ударить. Он был выше меня на две головы, не слишком крепкий, но очень широк в плечах. И злился, очень злился!

— За лекарем! Немедленно! — повторил он, а потом очень невежливо развернул меня за плечо и подтолкнул к двери.

— А ну, руки убери! — сказала я зло, и восхищение синими глазами схлынуло так же стремительно, как накатило. — Я сама — лекарь. Что случилось с твоей женщиной?

— Ты — лекарь? — переспросил он с оскорбительным недоверием, но толкать меня перестал и объяснил, чуть сбавив тон: — В нее попала стрела. Я вытащил наконечник, но кровь не останавливается.

— Тогда тем более смешно бежать куда-то, — сказала я сердито и засучила рукава. — До ближайшей деревни пять миль. Отойди, ты мешаешь.

Я поставила рядом с кроватью табуретку, на нее — таз, ополоснула руки в рукомойнике и налила в таз воды. Из сундука я вытащила полотняных бинтов из маминых запасов, и, сев на край постели, распустила шнуровку на платье женщины.

Нет, лекарем я не была, но кое-что слышала от мамы, а пару раз даже перевязывала деревенских, если им случалось пораниться. В любом случае, несчастной требовалась помощь немедленно, и я собиралась ее оказать. Хотя было страшно, очень страшно брать на себя ответственность за человеческую жизнь.

Синеглазый парень стоял за моей спиной и едва не дышал мне в шею. Это раздражало, и я отпихнула его локтем, когда он толкнул меня, пытаясь посмотреть, что я делаю.

— Ты мешаешь, — повторила я холодно.

Он недовольно засопел, но перешел в изголовье, оперевшись о спинку кровати.

Я задела плечо женщины, и она опять простонала. Она оказалась совсем молоденькой — девушка, только-только переступившая черту детства и юности. Платье на ней было из тонкого хорошего льна, и вышивка на вороте — серебром и бисером. Богатое платье. Что делает девушка в таком платье рядом с деревней Брохль, в лесу и возле болот?

Открыв рану, я смыла кровь и грязь. Плечо не было пробито, но кровь и в самом деле не останавливалась. Я промокнула рану сухим лоскутком, встала и решительно подошла к маминому заветному сундуку с пряностями. Хочешь запереть в ране кровь и не допустить заражения — посыпь рану корицей. Дорогое лекарство, но разве пряности стоят дороже человеческой жизни?

Когда я нашла нужную шкатулку, то обнаружила, что парень сидит на краю постели, держа девушку за руку.

— Гретель, — позвал он девушку очень ласково. — Очнись, Гретель. Ты меня слышишь?

— Отойди, — приказала я. — Встань в стороне, сделай одолжение.

Он оглянулся на меня почти злобно, окатив синевой глаз, но уступил место.

Я еще раз промокнула рану и высыпала на нее горсть молотой корицы. Запахло пряниками и праздником, и этот запах успокоил, словно кто-то шепнул на ухо: «Всё будет хорошо».

Но хорошо не стало, потому что парень бросился на меня, перехватывая мою руку, и заорал:

— Ты что наделала, ведьма?! Грязь попадет в кровь! Начнется гангрена! Она умрет! Ты хочешь, чтобы она умерла!

— Это корица… — возразила я сердито, но он не слушал и схватил меня за горло.

— Если ты навредишь ей, ведьма… — начал он с угрозой и чуть сжал пальцы — а они у него были будто железными.

Дело принимало серьезный оборот, но я не растерялась.

— Родниковая вода… — прохрипела я, пытаясь освободиться от его руки. — Скорей неси родниковую воду, она в ведре…

— Где?! — он отпустил меня и заметался в поисках воды.

— Сейчас все смоем, — заверила я, кашляя и потирая горло. — Только воды… быстрее воды… Вон там, в чулане…

Собственно, это был не чулан. Прежний хозяин дома охотничал и держал там пойманных живьем лесных зверей и птиц, чтобы потом продать за хорошую цену, а мы с мамой хотели устроить курятник на зиму. Чулан был достаточно большой, чтобы поместилась косуля средних размеров, а решетка была такой крепкой, что выдержала бы и медведя. Или буйного юнца. И замок был под стать решетке. Он, кстати, лежал на полу, с уже воткнутым ключиком.

— Сюда, — позвала я, — вон там ведро…

В чулане и в самом деле стояло ведро, но вовсе не с водой. Парень бросился внутрь, и прежде, чем он взялся за дужку ведра, я захлопнула клетку и навесила замок, повернув ключ.

— Тут не вода! — рявкнул юнец и резко обернулся, услышав клацанье замка. — Ты что это сделала, чумазая малявка? — спросил он внезапно осипшим голосом, подходя к решетке и пытаясь открыть дверцу, а потом заорал во всю силу легких: — А ну, выпусти меня! Немедленно!

— Когда успокоишься, — ответила я с ледяным спокойствием, бросила ключ на стол и вернулась к девушке.