Белее снега, слаще сахара... - [13]

8

Вслед мне летели вопли и проклятья, но я перестала обращать на юнца внимание. Сейчас мне было совсем не до него. Девушка еле дышала, и губы у нее посинели. Я быстро растопила печь и щедро подкидывала хворост, пока пламя не загудело. Я вскипятила воду и заварила целебных корешков из материных запасов — он должен был взбодрить раненую, придать ей сил, наполнить жилы новой кровью.

Остудив питье и процедив его в чашку, я села на край постели.

— Гретель, — позвала я, вспомнив, как называл девушку юнец, — ты должна кое-что выпить, это поможет…

— Если ты отравишь ее!.. — с новой силой заорал мой пленник. — Я выйду отсюда, и тебе конец! Ведьма!..

— Сначала попробуй выйти, — бросила я ему, и он замолчал, как захлебнулся своим криком.

А я тем временем взяла ложечку и поднесла к губам девушки. Она не потеряла сознание, но находилась где-то между жизнью и смертью, мне пришлось разжать ей зубы и влить ложку отвара, и еще одну, и еще…

Девушка вдруг слабо улыбнулась и что-то прошептала. Я наклонилась и услышала:

— Новый год… пряники… хорошо…

Наверное, она бредила. Напоив ее, я занялась приготовлением целебной мази, добавляя нужные специи из маминой заветной шкатулки. Обычно мне не полагалось брать ее без спроса, но сегодня был совсем другой случай.

Когда мазь была готова, я осмотрела раненое плечо. Корица превратилась в корку и заперла рану, значит, должна была остановить и кровь. Помолившись, я наложила мазь и закрепила повязку. Все, теперь оставалось только ждать.

Я посмотрела на пленника. Он сел на пол, прислонившись лбом к решетке, и пытался разглядеть, что я делаю с девушкой. С Гретель. Красивое имя. Благородное.

— Кто ты такой, и кто — она? — спросила я, начиная убирать в доме, сметая к порогу раздавленные ягоды.

— Не твое дело, — огрызнулся парень. — Имей в виду, если ты меня не выпустишь сейчас же, то сильно пожалеешь.

— Пожалею, если выпущу, — отрезала я, выбрасывая сор в печку. — Ты чуть не придушил меня, дикий человек. Если не разбираешься в целительстве, то не мешал бы.

— А ты разбираешься! — сказал он с издевкой.

— Да, — ответила я с достоинством, — немного разбираюсь. И знаю, что может повредить, а что исцелить.

— Ты точно ведьма, — прорычал он. — Выпусти меня!

— Ты ничем не поможешь своей Гретель, — покачала я головой, поставила метлу в угол, и спокойно начала раздевать девушку, чтобы устроить ее поудобнее. — Кто она тебе?

Глупый вопрос. Мне ведь было без разницы — кто они друг другу, эти молоденькие и красивые дети. Ну, не совсем дети… Вернее, даже не дети, что уж там…

— Она моя сестра! — пленник снова начал буйствовать, пытаясь расшатать решетку и сорвать замок. — А ты — ведьма! Ты заманила нас сюда! Я сразу понял, что эта птица неспроста крутится возле нас!

Что он там болтал про птицу, я даже не пыталась понять. Меня порадовало, что охотник знал свое дело, и клетка не подалась ни на дюйм, а замок так и вовсе хранил очаровательную невозмутимость.

— Послушай, — юнец устал бестолково биться об решетку и сменил тактику, заговорив вкрадчиво. — Давай ты выпустишь меня, а я тебя не трону. И даже награжу. Щедро награжу.

— Чем же? — спросила я деловито, вспарывая корсаж платья девушки. Жаль роскошной ткани, но раненую надо было вымыть и избавить от грязной одежды.

— Хочешь, заплачу серебром, — предложил юнец. — А хочешь — золотом. Хочешь золота?

— Кто ж его не хочет? — ответила я резонно. — Ну, давай свое золото. Но что-то я не заметила у тебя кошелька.

Слова попали в цель, потому что пленник замер, а потом принужденно засмеялся.

— С собой нет, — он старался говорить дружелюбно, но не мог скрыть, что его так и распирало от злобы. — Только если ты меня выпустишь, мои люди…

— Твои люди? — перебила я его. — И кто же ты такой, господин мой золотой? Не иначе, как принц.

— Нет, — ответил он тут же. — Я… я — сын лесничего.

— Девушка в платье, расшитом серебром, — сказала я насмешливо. — С каких это пор дети лесничих щеголяют в подобных нарядах? Скорее я поверю, что ты украл бедняжку Гретель у богатого отца или напел о любви, уговорив бежать.

— Ты глупая, как курица, — вскипел он, но тут же прикусил язык и добавил миролюбиво: — Наш отец — один из королевских лесничих. Я не лгу. Если ты сообщишь о нас…

— Ага, пойду прямо к королевскому двору, — закивала я. — Это — Брохль, мальчик. Тут до ближайшего города три дня пути.

— Я не мальчик! — огрызнулся он. — Я — мужчина.

— Я состарюсь, когда ты станешь мужчиной, — засмеялась я, вызвав у него новый приступ бешенства.

Несколько минут он высказывал мне всё, что думает о моём уме, моей внешности, образе жизни и всех моих достоинствах. Достоинств у меня оказалось много, и пока юнец угомонился и замолчал, тяжело дыша, я уже вымыла Гретель, сменила под ней простынь и укутала. Теперь можно дожидаться маму. Она приедет, и раненую можно будет увезти в Брохль, а там передать на руки лекарю.

— Есть хочешь? — спросила я у своего пленника, и только теперь поняла, как проголодалась сама. Дынные цукаты совсем не утолили голода, и теперь мне мечталось о вкусной яичной кашке.

Несколько минут я с удовольствием наблюдала, как в спесивом юнце борются гордость и желание поесть, а потом достала из ларя несколько пряников, которые вылеживались там к следующей ярмарке.