Белая ворона - [43]

— Я немного отвлекся, — сказал он, улыбаясь, — извините, страсть коллекционера.

Нина Алексеевна закурила и, заговорив, стала пускать дым в сторону и смотрела в сторону:

— Это ничего. Интересно. Но немного, как бы это сказать… не по теме.

— Всю жизнь так живу… Не по теме, — он посмотрел на Анну Федоровну.

Она потопталась, опустив голову, сказала:

— Да, интересно. Лично мне интересно… Добавление к «Евгению Онегину» — это интересно. Вы считаете, тут нет подмены школьных альбомов пушкинскими альбомами?

— Может быть, отчасти… Совсем немного… Не во всех случаях можно легко отделить альбом от альбома, историко-литературные интересы требуют заострения мысли.

— Нет, не могу я, Виктор Григорьевич, согласиться, хоть режьте, что альбомы наших дев представляют историко-литературный интерес, — сказала Нина Алексеевна.

— Да, да, — соглашался В. Г. Дресвянников. — Это все проблематично.

— Я вам скажу честно, — Нина Алексеевна стряхнула пепел в бумажку, свернутую коробочкой, — я против этих альбомов. Была и буду! Они записывают туда всякую чепуху. А иногда, извините за выражение, и похабщину.

— Да, да, я знаю, — сказал В. Г. Дресвянников.

— Но тогда непонятно, зачем вы так говорили. Мы боремся с этими альбомчиками, анкетами.

— Может быть, зря боремся? — мрачно возразила Анна Федоровна. — Вернее, не так боремся, не знаем, с чем боремся. Альбомов этих нам читать не дают.

— Читала я, — сказала Нина Алексеевна, — читала, отбирала, за мою практику можно было бы уже такую коллекцию составить. Не понимаю я, Виктор Григорьевич, зачем вам, кинокритику, эти альбомчики?

— Живу не по теме, думаю не по теме. Но после фильма даю обещание держаться темы, честное слово.

Нина Алексеевна с сомнением посмотрела на него:

— Только вы, пожалуйста, не очень долго держите их после фильма. Им уроки надо готовить. И родители будут волноваться.

— Хорошо, хорошо, я понял.

Глава пятнадцатая

После фильма В. Г. Дресвянников говорил только об экранизации пушкинских произведений «Капитанская дочка», «Дубровский». Потом девчонки задавали вопросы, он отвечал. Он любил отвечать на вопросы. Тут можно говорить не по теме. О чем спросили, о том и говорить. Но, воспользовавшись паузой, Нина Алексеевна поднялась, поблагодарила его от имени школы, пожала руку. Все захлопали. В. Г. Дресвянников под аплодисменты вместе с учительницами вышел в коридор. И уже в коридоре почувствовал, что Нина Алексеевна потеряла к нему всякий интерес, а учительница литературы идет и, судя по всему, думает о том, что он сказал, вместо того, чтобы безоговорочно согласиться с умным эрудированным человеком, которые не часто приходят к ним в школу.

С его оригинальными мыслями всегда было так. Он поражал воображение слушателей, пока они не замечали подмены. Некоторые считали, что его мысли и оригинальными-то были за счет подмены. Они не понимали, что он подменял одно другим для доходчивости. Его мышление требовало оригинальной формы, парадоксов, только и всего. Ему казалось сейчас, после вопроса Анны Федоровны, что он сознательно подменил в своих рассуждениях школьные альбомчики с песенками «Мой дедушка разбойник» и «Чап-чап-чары» альбомом Смирновой-Россет, куда записывали свои стихи Пушкин, Плетнев, Вяземский, Лермонтов. В. Г. Дресвянников не хотел себе признаться в том, что учительница попала в слабое место в его рассуждениях, которого он сам не замечал, а теперь заметил, но не хотел соглашаться с какой-то там школьной учительницей. Что они понимают! Но настроение у него испортилось. Он шел по улице и поглядывал на прохожих исподлобья, с обидой и враждебностью.

Около перехода он остановился, пережидая идущий транспорт.

— Виктор Григорьевич, извините, пожалуйста.

Он обернулся. Перед ним стояла девушка. Красный беретик, румяные от быстрого бега щеки, нежная бледность лица и большие светло-зеленые глаза — Лялька Киселева. Она считалась слабенькой девочкой, не ходила на лыжах, не бегала, пропускала уроки физкультуры. Но тут пришлось бежать, потому что никто из девчонок не решался догнать В. Г. Дресвянникова, хотя всем хотелось с ним поговорить, спросить его о том, о чем они не решались спрашивать в школе при учителях.

— Понимаете… Мы лучше сами… Не надо через учителей… альбомы…

Подбежали другие девчонки.

— Вы знаете, какие они, — сказала Маржалета про учителей и махнула рукой.

— «Анкеты» вы собираете? — опять спросила Светка Пономарева.

Ее голосок заглушили более громкие, более напористые голоса.

— Учителям отдашь, они потом начнут…

— Прорабатывать будут, нотации читать. Охота была!

— Виктор Григорьевич, а правда, что Высоцкий женился на Марине Влади?

Девчонки его окружили, задавали вопросы наперебой. Он успевал выслушивать их, но не успевал отвечать. Он улыбался, вертел головой, потом сказал:

— Пойдемте, а то мы мешаем.

В. Г. Дресвянников двинулся вдоль улицы, окруженный девчонками. Алена тоже была здесь. Ей хотелось поговорить с критиком и искусствоведом о стихах. Она решила отдать ему свой «Бом-бом-альбом» и свои стихи, чтобы он сказал: стоит ей писать или нет. Конечно, она знала сама — стоит. Писать она будет! Но хотелось, чтобы это же самое сказал ей критик. Алена заходила и с левой и с правой стороны, но перевести разговор на литературу ей не удавалось. Маржалета и Лялька Киселева завладели вниманием критика, и еще мешали своими глупыми вопросами две девчонки из 8 «А» — Петрушина и Маташкова.