Белая волчица - [13]

— Позвонил где-то в конце июня.

— Что сказал?

— Да так ничего особенного, я даже сразу его и не узнал.

— И в тот день позвонил снова?

Агафонов молчал. Владимиров понял его молчание и продолжил.

— И Волкова сама подошла и села в вашу машину, или вы подъехали поближе к кафе, чтобы стать первым из таксистов?

Агафонов не произносил ни звука, видно было, что он изо всех сил сдерживает себя.

— Она стала засыпать уже в дороге? Поэтому вы свернули? Ведь ее дом находился в другой стороне?

— Что?

— Мы проследили путь вашей машины в тот день, вы сначала взяли курс на ее дом, а потом поменяли маршрут, — продолжил свой блеф Владимиров. Он внимательно смотрел на своего собеседника и ловил малейшие изменения на его лице.

— Нет, — вдруг взорвался Агафонов, — она сказала «станция метро Павелецкая», я поехал по другой дороге, и сумочка у нее была закрытая. Из нее ничего не выпадало. Не было в салоне телефона! Я каждую неделю уборку полную провожу!

— Значит, вы признаете, что вашей пассажиркой в тот день была Волкова? Вы ее узнали? — спокойно спросил Владимиров. Он уже услышал все, что ему было нужно, Агафонов попался в расставленные им сети, выдав себя.

— Да не знаю я, в машине темно было, на улице темно, — начал оправдываться Агафонов, еще не понимая суть допущенных им ошибок.

— Но вы осматривали вещи утопленной вами женщины?

— Какой утопленной? — вдруг заволновался Агафонов. — Я ее отвез по адресу и все.

— Вы сказали, что не было телефона, а сумочка была закрыта, — отозвался Владимиров. — Как вы это узнали?

И тут до подозреваемого стало доходить, что в своей речи он совершил оплошность. Его гнев сменился выражением бессилия, но он еще пытался за что-то побороться.

— Но откуда же телефон, я же все проверял потом, — пробормотал он.

Владимиров промолчал. Он уже понимал, как вести допрос дальше, чтобы к концу дня у него на столе лежало чистосердечное признание Агафонова. Но тот видимо, решил ухватиться за другую тему.

— Но ведь она была сволочью последней, таких вообще надо расстреливать без суда и следствия, — заговорил он. — Скольким людям горе принесла, прорва ненасытная. На лицо прямо ангелочек, а внутри гадина. И что вы мне про ее детей, говорите, если у меня свои дети из-за нее пострадали? Они ведь могли жить по-человечески, если не эта Волкова. Я ее, конечно, ненавидел, но зачем мне ее убивать? Что толку?

И вдруг, на секунду задумавший о чем-то, Агафонов продолжил с некоторым жаром:

— Знаете, это ведь все Станислав этот. Он… Подмешал ей какой-то концентрат, потом мне позвонил, мол, забери клиентку у нас в кафе, удивишься, когда на нее посмотришь. Она вышла, я и, вправду, удивился, а она у меня заснула, я Стасу звонить, а он смеется, мол, оставь ее в парке поспать. Я положил на скамейку, денег даже не взял, что мне в ее вещах-то копаться, может и телефон у нее еще какой был, да выпал. А кто-то ее убил, или сама встала и к реке пошла. Да не убивал я ее, разрази меня гром — не убивал!

В то же самое мгновение из полуоткрытых зарешеченных окон донесся отчетливый звук разбиваемого стекла и крики людей. Владимиров понял, что произошло что-то экстраординарное, но сохранил невозмутимость и продолжил допрос.

Еще через два часа Агафонов сдался. Он написал явку с повинной и указал, что действовал по научению Петровского, который предложил ему отвести Волкову к реке и сбросить тело в воду. Правда, Агафонов настаивал, что именно Петровский подмешал в стакан с напитком Волковой сильнодействующее вещество, а он сбросил в реку уже бездыханное тело. Никакой материальной выгоды от этого Агафонов не получил. Впрочем, Владимиров не исключал, что Агафонов действительно считал, что не убивает, а лишь завершает месть Петровского до конца, присовокупив к ней и свою собственную ненависть к этой женщине.

Глава 10. Истерика и ее последствия

После того, как Агафонов написал свое заявление, и оно было приобщено к делу, Владимиров смог спуститься вниз и узнать, что звуки разбиваемого стекла и крики ему не послышались. Это кричали его коллеги, а зачинщиком самого инцидента стал Петровский.

Все произошло неожиданно.

Как было запланировано, Левин вместе с молодыми лейтенантами вовсе не собирался отпускать Петровского подобру-поздорову. Он вежливо вывел его из кабинета, чтобы оставить майора наедине с тем подозреваемым, который проявил большую психологическую податливость. А дальше вместо того, чтобы проводить Стаса до выхода из отделения полиции, завел его соседний кабинет. Здесь расположились рабочие столы Жилкина, Терехина и еще одного капитана, которого сейчас не было на месте.

Левин понимал, что пока Владимиров занят делом, Петровского нужно было занять какими-то вопросами, хотя на чистосердечное признание с его стороны надеялся мало. За годы службы в милиции, а потом и в полиции он изучил такой тип людей — они будут до последнего настаивать на своей непричастности, даже если им предъявят неоспоримые доказательства вины. Поэтому допрашивать Петровского он не торопился.

По сути дела капитан надеялся на то, что Владимирову, как это часто случалось, удастся добиться признания от Агафонова, а уж по его показаниям можно определить степень соучастия Петровского.