Белая тишина - [179]

Богдан не встретил в Малмыже Митрофана с Иваном, они жили с партизанами на Шарго, где базировался основной отряд и куда стекались новые силы. Не застал Богдан и нового своего друга Кирбу Перменка, он ушел вниз по Амуру с отрядом Михаила Попко и Якова Тряпицына.

Богдан побрел к телеграфисту Федору Орлову, который пришел в Малмыж вместе с партизанами и работал всего с полмесяца. Богдан с ним познакомился в первый же день, рассказал ему о его предшественнике и этим расположил к себе.

— Вернулся, Богдан? — встретил юношу Орлов. — Давай-ка, брат, учись на телеграфиста и замени меня. Надоела мне эта сидячая работа, до чертиков надоела. Хотел податься вместе с Тряпицыным на Нижний Амур, да не пустили, сказали, пока не разыщу замены, не отпустят в отряд. А я хочу в бой! Понимаешь? Хочу в бой! Я же партизан, а меня посадили здесь.

Федор Орлов еще долго ворчал. Потом взял листок бумаги, прочитал и в сердцах бросил:

— Сукин сын! Каждый раз одни и те же слова: «По-прежнему люблю, Маша». Так разве любят? — Орлов повернулся к Богдану. — Это я говорю про нашего писаря, Кольку-гармониста. Грамотный паренек, говорит по-писаному, а про свою любовь не может толком высказать. С первого дня, как приехали сюда, каждый день шлет одну и ту же телеграмму: «По-прежнему люблю, Маша. Передай привет дяде. Целую. Коля». Все. Это все, что он может сказать о своей любви. Только в этой последней телеграмме он добавил одно слово: «По-прежнему люблю, Маша. Здоров. Передай привет дяде. Целую. Коля». Он здоров! Дурак!

Орлов сплюнул, поколдовал в аппаратуре и начал передавать. Богдан тихо вышел. «Он проклинает свою работу, а я отдал бы все, чтобы только научиться вести разговор по этим железным нитям», — думал Богдан, шагая к штабу.

— Товарищ Богдан, останешься здесь, в Малмыже, — сказал Бойко-Павлов. — Будешь помогать Глотову сформировывать лыжный отряд.

— Хорошо, командир, — ответил Богдан. — Только скучно тут. Может, найдется какая работа?

Но скучать Богдану не приходилось, каждый день в Малмыж приезжали охотники со всех ближних стойбищ, одни привозили сшитую женщинами обувь, другие жаловались на торговцев, третьи приезжали с просьбой. Каждый раз Бойко-Павлов вызывал в штаб Богдана, и юноша добросовестно исполнял обязанности переводчика, ни одна просьба, ни одна жалоба не оставались не рассмотренной, не обсужденной. Но одну просьбу партизанский штаб никак не мог удовлетворить. Жены охотников просили ножницы, жаловались, что их ножницы слишком малы, быстро тупятся. Ножницами партизаны не могли обеспечить мастериц.

А дня через три после возвращения Богдана и Глотова из Джуена начали прибывать первые записавшиеся в отряд лыжников охотники. В этот же день из Шарго пришла тревожная весть: управляющий лесозаводом сообщал калмыковцам в Хабаровск местонахождение штаба партизанского соединения, письмо перехвачено в Славянке и доставлено в Шарго; писарь Колька-гармонист — калмыковский разведчик, полностью разоблачен, у него нашли шифровку.

— Павел, мне думается, там сейчас готовится самосуд, — сказал Бойко-Павлов. — Надо пресечь, если не поздно. А этого калмыковского субчика надо было лучше допросить, ценные сведения, может, удастся выудить. Давай, езжай в Шарго, калмыковца привези сюда живого. Расстрелять мы всегда успеем.

Глотов приказал Богдану собраться в дороги и бросился запрягать лошадь. Через четверть часа они уже мчались в Шарго. За ними верхом на лошади скакал партизан. После полудня Глотов с Богданом были в Шарго и узнали, что партизаны избрали трех судей, главным — фельдшера из села Троицкого Никанора Никишова. Он и рассказал, как разоблачили калмыковского разведчика.

Ежедневно в Шарго приходили крестьяне из соседних сел, рабочие лесозаготовители, беженцы из Хабаровска и Николаевска. Партизаны одевали их, обували, вооружали чем попадется, но настоящее боевое оружие они должны были добыть в бою. Тут же сформировывался новый отряд из двадцати-тридцати человек и отравлялся под Хабаровск, где концентрировались основные партизанские силы правобережья Амура.

Всех уходивших партизан писарь заносил в списки, требовал назвать подлинные фамилии, откуда и из какого села. Однажды командиром одной из групп назначили Ивана Колычева, и тот удивился, почему так настойчиво Колька-гармонист требует подлинные имена партизан.

— Этого ты не имеешь права делать, — сказал Иван. — Если твои бумаги попадутся врагу, все партизанские семьи будут уничтожены калмыковцами.

— Чего ты боишься? Смотрите, ребятки, командир-то ваш не очень из храбрых, — как всегда улыбался писарь. — Победа на носу, а он поет алиллуйя.

Партизаны расхохотались, Ивану ничего не оставалось делать, как отойти от писаря.

Колька-гармонист исправно выполнял свои обязанности, помогал партизанам писать письма домой, был весел и каждый день в Малмыж к Федору Орлову посылал телеграмму, чтобы тот отстукал ее в Хабаровск. Многие грамотные партизаны знали текст телеграммы, да и Колька-гармонист не скрывал, что писал.

Колька-гармонист нравился партизанам. Дня три тому назад в Шарго пришел измученный, голодный мужик. Встретившись с писарем, он оглядел его и сказал: