Белая тишина - [178]

— Это сделали раньше нас белогвардейцы. Возьми, Богдан, пушнину, пока мы ее никак не можем использовать. Установим Советскую власть, тогда понадобится твоя пушнина.

На следующий день Богдан принес обратно домой мешок с пушниной.

— Прячь лучше, мы еще не ограждены от белогвардейцев, — сказал ему Глотов.

Павел Григорьевич собрал няргинских охотников в доме Пиапона и рассказал, зачем он приехал в стойбище. О пошиве обуви охотники даже не стали говорить, сказали только, что это женское дело, что передадут просьбу партизан женам. Этого было достаточно, Глотов понял, что обувь будет изготовлена. Он только предложил, чтобы старшей над женщинами назначили Дярикту, чтобы Дярикта следила, как идет работа, чтобы собирала и хранила готовую обувь.

Когда Глотов заговорил об оружие, порохе, свинце, охотники крепко зажали губами трубки и опустили головы. Расстаться с оружием, которое берег пуще глаз… Оружие охотника кормит его, его семью. Как расстаться с ним?

— Сейчас главное, друзья, разгромить белогвардейцев и интервентов, — говорил Глотов. — После победы все будет у нас, будет и новое оружие. Пока не разгромим белогвардейцев, нам не увидеть новой жизни.

Когда придет эта победа? Когда появится новое оружие?

— Если я пойду в лыжный отряд, как я пойду без оружия? — спросил Калпе.

— Если ты запишешься в отряд, тогда не надо тебе сдавать оружие, — ответил Глотов.

— Тогда запиши меня в отряд, — сказал Калпе.

— Меня тоже, — сказал Дяпа.

— Меня не забудь, — сказал Пиапон и обратился к зятю: — Ты останешься дома, женщин потребуется защищать.

Глотов понимал, что творилось в душе охотников, знал о их заветной мечте отомстить белогвардейцам и нисколько не удивился этому порыву.

— А оружие после войны нам возвратят? — спросил Полокто.

— Этого я не моту обещать, — ответил Павел Григорьевич. — В войне всякое случается, могут сломать оружие, потерять. Так что обещать не могу.

Полокто сходил домой и принес берданку с разбитым прикладом. Этот приклад разбился об очаг, когда Полокто швырнул берданку в старшего сына.

— Ничего, сойдет, — сказал Глотов. — Мы организовали мастерскую на Шарго, там отремонтируют. Иван Зайцев может все отремонтировать.

В Нярги Глотов с Богданом собрали три берданки, три дробовика и около трех килограммов пороха. После Нярги они посетили Хулусэн, Мэнгэн, Туссер, Хунгари, Чолчи, Болонь и выехали в Джуен.

Токто с Потой радушно встретили гостей. Идари хлопотала у очага, не знала, что приготовить повкуснее гостям.

— Кунгас, мы все еще едим твою муку, — сказал Пота.

— За эту муку поплатились жизнью наш комиссар Иван Шерый и несколько партизан, — ответил Глотов. — Пиапон с Холгитоном получили по двадцать пять шомполов.

— Мы знаем, зачем ездишь по стойбищам, — сказал Пота. — Давно услышали. Женщины уже шьют обувь вам, несколько человек отдают берданки, несколько идут в партизаны. Я отдаю свою берданку, мой названый брат уходит в партизаны.

— Надоело сидеть дома, — услышал Глотов неожиданный ответ Токто. — Хочу на родные места посмотреть, да по Амуру вниз спуститься.

Изумленный Павел Григорьевич сказал:

— Мы, Токто, воюем, а не прогуливаемся.

— Если ты воюешь, и я буду воевать.

— Амурские нанай идут в партизаны, чтобы отомстить белогвардейцам и японцам за их зверства, они идут воевать за новую светлую жизнь.

— А я что, за темную жизнь? Если они за светлую жизнь идут воевать, я тоже за светлую жизнь. Рядом с ними буду, вместе буду стрелять.

«Амурские охотники знают за что идут воевать, они развитее, сознательнее, чем Токто», — подумал Павел Григорьевич.

Идари отозвала в сторонку сына, посадила на нары.

— Я слышала, сыночек, на войну ты уходишь, — сказала она, и слезы сверкнули в ее глазах. — Не ходи на войну, хоть один раз послушайся меня.

Идари заплакала. К ней подошел старший сын Гиды, обнял за шею.

— Не плачь, баба, не плачь, он нехороший, — бормотал он.

Идари вытерла слезы, взяла мальчика на руки.

— Он хороший, только непослушный, всю жизнь не слушается твою бабу, — сказала она.

Богдан был рад вмешательству мальчишки, он потрепал его тугие щеки и спросил:

— Где твой папа?

— Папа мой охотится, он мне лук и стрелы привезет.

К Богдану подсела Гэнгиэ, подала раскуренную трубку. Богдан взглянул на нее, встретился с черными лучистыми глазами и смутился.

— О тебе все мы будем беспокоиться, Богдан, береги себя, — сказала Гэнгиэ.

«С чего это она беспокоится обо мне», — подумал Богдан.

На следующее утро он с Глотовым уезжал в Малмыж. Его провожали все джуенские. Идари расплакалась. Ее успокаивали, говорили, что грех на проводах в дальнюю дорогу проливать слезы, как бы потом что не вышло… Гэнгиэ, глядя на него странными глазами, еще раз повторила, чтобы он берег себя.

— На днях я буду в Малмыже! — кричал Токто. — Без меня не уходите.

Поздно вечером, когда Малмыж замер, в густой темноте Богдан с Глотовым подъехали к нему. Их окликнули часовые, узнав Глотова, пропустили. Утром Богдан с Глотовым сдали собранное оружие, порох, свинец, обувь, рукавицы. Всего по бумагам Павла Григорьевича было собрано шестьдесят три берданки и дробовика, больше восьмидесяти килограммов пороха, больше сотни килограммов свинца, около двухсот пар обуви. Вторая партия обуви должна была поступить через неделю-другую. Задание штаба партизанского движения было выполнено.