Белая тень. Жестокое милосердие - [30]

Две рюмки (они мелькнули перед глазами и потерялись), — значит, один из Хоролов будет вести машину и не будет пить.

— А где Степан Степанович? — спросил Марченко, все еще не решаясь отдать букетик Светлане Кузьминичне.

— Да он у меня знаете какой? Схватил спиннинг и подался к Десне. Так и пойдет берегом аж до самой Воскресенки.

Голос Светланы Кузьминичны был неискренний, в нем дрожала наигранная беззаботность и веселость. И тут он увидел ее улыбку. Такую красноречивую, такую многозначительную, хотя в то же время и нерешительную, испуганную, что прочитать ее смог бы и несусветный дурень. Прежде всего он воспринял ее как опасность. Неясную, нечеткую, но опасность. Наверное, это просигналила сама природа, ее чутье, ее инстинкт. Ее нерв. А дальше сразу вспыхнуло в голове — ясно, реально, оголенно до ужаса, до отвращения, до невероятности. И ничего больше — ни единой тени, ни единого облачка того миража, который еще так недавно висел между ними и волновал его. Ползущая реальность, практицизм, омерзительный торг. Конечно же все только так. Исследователь, ученый из Светланы плохонький, почти никакой. Это он сделал ей кандидатскую диссертацию. Да, он дарил мысли, он разрабатывал проблемы многим молодым научным сотрудникам. Из чувства долга. Из щедрости, просто ощущая избыток сил. А ей же, конечно, еще и из симпатии, из всего того, что незримо возникло между ними в самом начале их знакомства. Он ей подсказывал, проверял, правил, подсчитывал, а некоторые главы написал сам. Теперь Светлана собирала материалы для докторской диссертации.

Она понимала, докторская — это не кандидатская, да и Дмитрию Ивановичу уже не сорок, а пятьдесят два. В сорок он мог еще отдавать свои силы за мираж, за блеск глаз, за подавленный вздох. Теперь же… этого мало. Мало… Несмотря на всю его щедрость и хорошее отношение к ней. Докторская диссертация — это огромность, это даже им, Дмитрием Ивановичем, отрезанные от своей жизни полтора или два года. Если бы он раньше переступил через те свои страхи… В том случае он не смог бы теперь отказать, был бы вынужден пожертвовать ей эти полтора, а то и два года. Самый большой, как ей казалось, из тех страхов был страх перед всяческими подозрениями, разговорами, а прежде всего боязнь ее мужа, Степана Степановича. Нынче Марченко должен был понять, что этого препятствия нет.

Это было невероятно. Дмитрию Ивановичу показалось, что у него что-то треснет сейчас в голове, что он упадет и забьется в судорогах. Но, видимо, то, выработанное в течение жизни, оказалось сильнее стихийного всплеска гнева и отчаянья. Дмитрий Иванович ничего не сделал, он только спросил:

— Куда… пошел… он? В какую сторону?

У него был такой вид, что Светлана испугалась по-настоящему. Страх исказил ее лицо, ее глаза кричали. Она еле смогла показать направление рукой…

Но в тот самый миг Дмитрий Иванович почувствовал, как ослабли туго натянутые вожжи. Он увидел словно бы со стороны и себя, и Светлану, и рюмки. Еле сдержался, чтобы не рассмеяться.

— Не люблю пить один, — сказал почти весело. — Мы разопьем втроем. Пол-литра на троих — это же норма.

Но Светлана Кузьминична переключить разговор в шутливое русло не смогла, она как бы одеревенела, смотрела растерянно и подавленно, и он тоже почувствовал, как падает с крутого гребня веселости и нарочитой беспечности в застенчивость и стыд.

Они не смотрели друг на друга, торопливо бросали в багажник машины коврик, подушечки, кульки с закуской.

— Мы его догоним на машине, — только и сказал Марченко.

«Волга» рванулась с места, заглохла — Светлана Кузьминична от волнения недодала газ, опять включила мотор и выехала на просеку. Погромыхивая багажником, в котором что-то насмешливо тарабанило, машина помчалась между двумя рядами высоких стройных сосен. Они выехали на опушку, и Светлана Кузьминична остановила машину. Дорога, которая проглядывалась далеко-далеко, километра на три, до самой Десны была пустынна. Дойти же до речки за это время Степан Степанович не мог. Марченко подумал, что, может, он еще не дошел до опушки, выскочил из машины и бросил между высоких сосен призывный клич:

— Степан Степанович, ау-у-у!..

И тут вдруг из леса прямо на него выскочил белый «рафик». Казалось, Марченко вызвал его своим голосом. «Рафик» ехал по дороге, кружившей по опушке меж песчаных, усыпанных иглами хвои холмов. Видно, это действовал закон парности зла, который вывели хлопцы в его лаборатории. По крайней мере, так подумал Дмитрий Иванович. И совсем забыл, что этот луг, этот берег Десны был зоной отдыха академии; наверное, поэтому Хоролы так хорошо и знали лес, только они не ожидали, что в эту пору встретят здесь кого-нибудь. А встретили «рафик», полный рыбаков. Из него — еще большая ирония — в окошечко возле шофера высунулось круглое, как жернов, лицо заместителя директора института Карпа Федоровича Одинца.

— Чего это вы тут мотаетесь, Дмитрий Иванович? — спросил он, перебегая хитрым глазом со Светланы на Марченко.

Дмитрий Иванович растерялся вконец. Он только моргал рыжеватыми ресницами, а потом развел руками и сказал:

— Да вот… Запропастился куда-то Степан Степанович, муж Светланы Кузьминичны.