Белая тень. Жестокое милосердие - [190]

Хуже всего было то, что не мог получить помощи от людей. Их мало теперь оставалось в прифронтовой полосе, а те, которым удалось спрятаться, усидеть в своих домах или около них, были насторожены, подозрительны. Он сам вызывал эту подозрительность: не похож ни на солдата, ни на партизана, а в то, что бежал из плена, не верили. Последние колонны военнопленных здесь прогнали полгода назад. Только одну ночь ему удалось переночевать в селе, в хатке-завалюхе, у старенькой богомольной бабуси, которая ни о чем не расспрашивала, для которой он был просто страдальцем на этой земле, но которая и сама уже почти ничего не имела и ничего не знала ни о фронте, ни о дорогах, которые могли бы провести Ивана через фронт, знала только единственную дорогу — к богу, в те края, где нет голода, нет страданий, а только вечный мир и покой. Она положила ему в карман несколько картофелин и рассказала, как пройти за околицу.

…Утро застало Ивана в поле. Среди стерни он набрел на небольшой клочок нескошенного жита и решил перебыть там день. Укрытие было надежное и ненадежное. Надежное потому, что тут, на открытом месте, не могли остановиться немцы, хотя бы из-за угрозы воздушного налета, а ненадежное потому, что поблизости пролегала широкая полевая дорога, сухая, ровная как стол, хорошо укатанная, даже пыль не удерживается на таких дорогах, ее сдувают ветры; по ней сновали немецкие обозы и гнали на запад людей.

Иван лежал в борозде, вылущивал из колосков на поникших стеблях сморщенные зерна и жевал их. На востоке возник грохот, он нарастал, набирал силу, будоражил осенний дремотный день. Расстояния до фронта Иван установить не мог — винтовочной и пулеметной стрельбы не слышно, огонь могла вести и дальнобойная артиллерия, установленная более чем в десяти километрах от передовой. А может, спрашивал он себя, за долгий плен он утратил способность распознавать по звуку характер боя, может, притупились в каждодневной опасности, голоде, бессонье его чувства?

Земля была сухая, теплая, как неостывшая печь, по ней суетились работящие мурашки, в глазах Ивана мелькали маленькие мотыльки, он отыскал новый колосок, а вышелушивал его уже с закрытыми веками, в теплой дреме. Так и заснул с колоском в руке, а может, еще и не заснул, а лишь задремал, как вдруг был разбужен сильным ударом. Земля вздрогнула, Иван встрепенулся, но выработанный побегом инстинкт не дал вскочить, удержал его в борозде. Он поднял голову, и в тот же миг что-то зашипело, затрещало — новый взрыв сотряс землю, неподалеку на стерне взвился черный фонтан земли. Иван огляделся. По дороге к березовой рощице подходила немецкая автоколонна, она уже втягивалась в рощу. Иван догадался, что стреляли не по нему, и, хотя земля вздыбливалась еще несколько раз, он не выбежал из борозды. Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался, и на поле снова легла тишина. Стрекотали в стерне кузнечики, шелестел ветер, нагонял сон, но Иван долго не мог уснуть. Он полз на локтях, вышелушивал колоски. В одном месте заприметил кустик люпина. Подполз к нему, раздавил несколько стручков, люпин оказался горьким, некормовым — на удобрение.

Прострочил по дороге мотоцикл, и опять тишь. Под тем кустиком люпина под тихий шорох сухих стеблей, под стрекот кузнечиков Иван все-таки уснул.

Сон беглеца — непродолжительный, обрывочный. Иван вскоре проснулся, минуту послушал, уже начал было засыпать снова, как до него донесся какой-то топот. А потом послышалось пофыркивание. Иван даже подумал, что все это во сне, но поднял голову, потер кулаками глаза и прямо перед собой увидел два красноватых горба. Горбы покачивались, вот один качнулся вперед, другой за ним, снова фырканье. На стерне паслись два огромных короткохвостых немецких битюга. Преодолевая страх, пригибавший его к земле, Иван взглянул из-за люпина — ведь где-то рядом должна быть повозка и те, кто на этих битюгах приехал. Но повозки не было. Иван озирался по сторонам, встал на колени и увидел, что телеги действительно нет. Битюги забрели сюда случайно. Они были тяжелые, откормленные: положи на круп тыкву — не скатится, с куцыми щетками хвостов, с потертыми шеями. У одного на холке гноилась рана, серая сукровица стекала по шее, засыхала струпьями, по струпьям ползали тучи зеленых осенних мух. Может, и у другого битюга был какой-то изъян, может, их просто выпрягли и пустили на все четыре стороны, но для Ивана их соседство таило угрозу. Увидев коней, с дороги могли сюда подъехать немцы. Подъедут наверняка!

Попытался отогнать битюгов, стал швырять в них комки земли, но они отошли лишь на немного.

Что делать? Дорога пустынна, а поодаль на север тянулась широкая полоса кустарника. Эта полоса привлекала Ивана еще с утра, и сейчас, оглядевшись еще раз по сторонам, он поднялся и быстро, пригибаясь, пошел на север.

…И вот он уже в зеленой полосе. Однако здесь все оказалось не таким, каким представлялось издали. Стерня действительно добегала до кустов дерезы и бузины, они тянулись узенькой полосой вдоль холма, а за ним начиналась болотистая низина без конца и края, поросшая ольхой, — верхушки ольхи Иван принимал издали за кусты. На болоте росли вербы, ракиты, камыш, осока. Обычные придеснянские заливные луга, с жирными отавами и некошеными травами. Где-то вдали урчали моторы, — видно, война вползла и в эти вековечные, почти не тронутые человеком дебри, где нет дорог, где топкие ржавые болота, где сено вывозят только зимой по льду или же подтягивают копны волоком к далеким дорогам. Такая дорога пласталась и под заросшим кустарником холмом, на котором лежал Иван. Осень стояла сухая, и дорога была хорошо накатана. Видимо, по ней тоже катились колеса войны. Вдоль нее на серо-зеленой скатерке луга чернели глубокие колеи, на дне которых выступила вода, — недавно к фронту прошла танковая колонна. А что недавно — свидетельствовали свежие комья грязи на дороге, еще не укатанные колесами автомашин, а также танк, который стоял у холма справа от Ивана. Он стоял не на дороге, а в ложбине, врезавшейся в холм, тоже заросшей дерезой. Несколько толстых ольх склонились над ложбиной, под их кроны немцы и загнали танк. Тут же стояла ремонтная летучка с высоким кузовом и стрелой и толклись ремонтники и танкисты в черных комбинезонах. Из-за них Иван не мог пересечь дорогу, спрятаться на болоте. Он лежал и выжидал, пока кончится ремонт, — по всему видно, дело шло к концу, танк уйдет, и тогда он перебежит дорогу. Иван мог бы переползти ее левее, но там кусты были пореже, и, кроме того, Ивана словно что-то приковало к этому месту. Он сидел и неотрывно смотрел на ремонтников, на танк.