Белая тень. Жестокое милосердие - [14]

Нет, все же просочилось. И он снова стал уверенным, стал самим собой. Конечно, не тем прежним крестьянским мальчиком, а современным городским жителем, но помнившим того, деревенского. Ему хотелось хоть немного отыграться за первые минуты неловкости, он, хоть и с опозданием, ухватился за слова Нели.

— И еще в одном вы были несправедливы ко мне, — сказал с деланной серьезностью. — Вы сказали, что я побежал за первой попавшейся юбкой. Но ведь это неправда. Я побежал за брюками.

Она покраснела. Невольно переступили с ноги на ногу синие брючки.

— Я вас шокирую? — спросила.

— Да нет, что вы. Последний крик эмансипации… Скажите, этот крик не от отчаянья? Или это просто каприз моды?

— Вы почти угадали. Только не каприз. Просто женщина в брюках чувствует себя увереннее, самостоятельнее.

— А она очень нужна, эта самостоятельность? — спросил Борозна.

— Конечно. Это борьба за существование. Сейчас женщина иначе не проживет, — почти серьезно сказала она.

— А я думал — каприз моды.

— Мода… Она тоже из чего-то вытекает. Диктует, подчиняет. Вот припомните: захотела вас, мужчин, одеть в узкие брюки — одела. Сопротивлялись, когда делала длинноволосыми, — победила. Стриженным под бокс теперь увидишь разве что пенсионера.

Неля говорила словно бы искренне, всерьез, но за этим крылось лукавство. Он его угадывал и пытался не попасть в силки.

— Я не подчиняюсь моде, — сказал осторожно.

— Неправда, — возразила Неля и показала на бороду.

— А она у меня была, когда парикмахеры еще выполняли план по бритью. Святой крест! А теперь хоть сбривай. И наверное, сбрею. А что, по-вашему, означает борода? Какое движение общества? — прищурился немного иронично.

— Стремление молодежи к самостоятельности. Опрощение в какой-то мере.

Он видел, что Неля умна, нить разговора была в ее руках, и это начинало его сердить. Тем более что и ирония была в ее словах. Еще и переходы какие-то непоследовательные, необычные, они заставляли все время держаться настороженно.

— Виктор Васильевич, а куда вы кладете бороду, когда ложитесь спать, на одеяло или под одеяло?

— Я… не понимаю, — почему-то смутился он. — А зачем вы спрашиваете?

— Есть у Чехова такой рассказ, — засмеялась Неля. — Мальчик спросил у бородача, а тот после этого вопроса не мог уснуть всю ночь.

— Я засну. Если же не засну, то совсем по другой причине, — сказал почти дерзко.

Трамвай подходил к мосту Патона.

— Знаете что, — предложил Борозна, — давайте зайдем в парк Примакова. Новый парк. Я уверен, вы не бывали в нем. Хотя и проезжаете мимо него каждый день.

— А если это самоуверенность? Думаете, на весь город один вы такой опытный экскурсовод? — сказала игриво, почти кокетливо.

— Разве могу я так думать, — ответил он ей в тон, — в наш век… Век…

Она подумала, что он сейчас скажет какую-нибудь банальность вроде: «Наш век — атомной бомбы и клипсов…» И обрадовалась, что он не сказал банальности. Ох, как не хотелось ей тривиального ухаживания, особенно от Борозны. Она составила себе мнение о нем как о человеке крутого, упорного нрава, человеке суждений смелых я бескомпромиссных. Представлялся он ей холодноватым, амбициозным. Неле сегодня было просто интересно посмотреть на него вблизи, да еще в таком невероятном качестве — поклонника. Конечно, девушки в институте, перемывая косточки всем, перемывали одновременно и жесткие мослы Борозны и составили о нем мнение как о человеке самостоятельном, уверенном, чуть таинственном, соблазнительном женихе, но в то же время в чем-то неопределенном, с которым неизвестно, насмеешься или наплачешься. Недаром же до сих пор ходит в холостяках.

— В наш торопливый век… — закончил он. — Все куда-то бежим. Уже почти разучились любоваться закатом солнца и мотыльком на цветке. Зато научились быстро и поверхностно оценивать все: машины, костюмы, пейзажи… Друг друга… И даже довольны этим. Завтра будет другой костюм, другой ландшафт…

— У вас, я бы сказала, слишком категоричная мотивировка, или иди с вами в парк, или ты эстетически глухой человек, — засмеялась Неля, но в душе была довольна, что пусть он и не сказал чего-то особенного, но не сказал и банальности. Значит, хоть немного считался с нею как с человеком, коллегой. — А кроме того, все это потому, что у людей слишком мало времени.

— Совсем наоборот, — не согласился Борозна. — У людей высвободилась пропасть времени. Мы не знаем, куда деваться, чем увлечься. Целые институты думают, чем занять людей. Быстрый бег стал привычкой, и более ничего.

— Нет, тогда что-то тут не так, — возразила Неля. — Зачем же живет человек, если он не знает, куда деваться?

— Вы взяли слишком глобально. Я беру значительно у́же: работа и послерабочее время. Досуг то есть.

— Так вам, значит, некуда деваться?

— Что вы, что вы, — поспешил он. — Я не имел в виду себя. То есть нас с вами…

Увлеченные разговором, они не заметили машины, которая заскрежетала тормозами в нескольких шагах от них, и были вынуждены подойти к окликнувшему их милиционеру. Неля испугалась. Конечно, не милиционера, а того, что чуть не попали под машину, схватила Борозну под руку, инстинктивно пряталась за него. Страх бросил ее к нему всю.