Белая Русь - [125]

— Будешь ты, вельможный, видеть силу свою в твердой руке. Но к деньгам не спеши. Пусть сами найдут к тебе дорогу…

Последние слова не понравились гетману. Сжал ладонь в кулак. Сверкнул огнем на пальце дорогой бриллиантовый перстень. И в эту же минуту услыхал во дворе тяжелый храп коня.

— Кто там? — крикнул слугам.

Отворилась дверь, и вошел Окрут.

— Дозволь, ясновельможный…

— Не хорунжий прискакал?

— Нет, ясновельможный. Секретный чауш от короля.

— Зови!

Окрут пропустил чауша. Он остановился у дверей и, встретившись с гетманом, тяжело проглотил слюну.

— Велено передать… ясновельможный… Русский царь объявил войну Речи Посполитой…

Заохкала за столиком гадалка. Словно очнувшись, гетман поджал губы и процедил:

— Уходи вон!..

Гадалка засеменила к двери. Взбешенный тем, что тяжкую весть слыхали чужие уши, приказал Окруту:

— Сними ведьме голову!..

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Всю осень и зиму из лучшей пеньки канатники вили постромки и вязали ременные гужи. Ратная упряжь должна быть крепкой — не купецкие возки тащить коням, а пушки да ядра. В эту же пору харчевники и хлебники на пути от Москвы до Вязьмы и Великих Лук строили новые амбары, куда надлежало завозить сухари, муку и сало. В Великие Луки городскому воеводе был послан государев указ, в котором говорилось о предоставлении дворов, как только новгородцы, псковичи, пусторжевцы и невляне пришлют туда своих людей с запасами. Под Можайском и Вязьмой строились государевы станы. Зимой стало поступать закупленное за рубежом оружие. Мушкеты, пищали, латы доставлялись из Риги через Новгород и Псков. В связи с этим к Москве стягивались ратные полки для вооружения и отправки на западное порубежье. Основные силы направлялись в смоленскую сторону. Они состояли из сорока тысяч служивых людей, стрелецких приказов и полков иноземного строя. В Новгород был поспешно выслан воевода Шереметьев, где ему надлежало произвести смотр служилым людям, а затем идти в Великие Луки, и вести туда московских и новгородских стрельцов. Окончательный сбор всех ратных сил в Великих Луках был назначен государевой грамотой на Троицын день.

По заснеженным российским шляхам тянулось войско — пищальники, драгуны, пушкари. Войско торопилось: на исходные рубежи надлежало выйти до весенней распутицы. Качаясь в возке, воевода Шереметьев в который раз перечитывал Приказную грамоту. Уже на память заучил, что «от Лук Великих до Невельского рубежа — 15 верст, а до Невеля — 50 верст; от Лук же до Усвяту 70 верст, а до Озерищ 70 же верст, а меж Усятом и Озерищи 30 верст… Да от Невеля до Полоцка 120 верст, а до Витебска 120 же верст… А от Лук до Полоцка 170 верст. А меж тех городов места болотистые и озера и мхи…»

Тянулось войско. Утопали тяжелые пушки в глубоких снегах. Обгоняя полки, мчались гонцы с царскими указами и приказными грамотами. Обгоняя ветер, летели в Москву депеши от воевод и окольничьих. Всколыхнулась Русь…

Думный дьяк Алмаз Иванов накинул на плечи шубу. Прихватив грамоты воевод, торопко прошел из Посольского приказа к возку, и быстрые кони, выбрасывая из-под копыт комья снега, понеслись к царскому дворцу. Возле красного крыльца возок остановился, и, несмотря на годы, легко выпрыгнув, дьяк, отряхнул с сапог снег и вошел в залик. Государь принял в посольской комнате — самой светлой и просторной. Приложившись к руке, дьяк приготовился читать депеши. Но царь предупредил взмахом руки:

— С депешами погоди! Прибыл гонец от свейского короля. Спрашивает дозвол на приезд посольства. Какой ответ дашь гонцу?

— Тебе решать, государь.

Царь усмехнулся:

— На то Посольский приказ утвердил.

Дьяк был серьезен, хоть и видал веселое расположение царя.

— Я думаю, светлейший, что следует немедля послать послов в Свейскую державу, Данию и Голландию и уведомить о твоем решении начать войну.

Царь откинулся на спинку кресла. На переносице сошлись брови. Умен дьяк и осторожен. Это понравилось царю.

— Не перечу. Составь письма. И укажи, что Ян-Казимир нарушил договор, заключенный с Речью три года назад, и былые договоры, заключенные с Владиславом.

— И по сей день печатаются пасквили в королевстве.

Царь нахмурился:

— И сие не забудь. В договоре была статья об истреблении пакостных книг. Ан все осталось прежним. Печатают гадости про государей наших, про бояр и про всяких чинов людей злые бесчестия, и укоризны, и хулы.

Дьяк согласно кивнул.

— По твоему велению, государь, в литовскую сторону были посланы лазутчики…

— А вестей нет, — перебил царь. — Их, бездельников, сечь надо и очей не спускать с них. И мне служат, и панам заодно. Знаю!.. — царь кулаком постучал по колену.

— Приходят вести.

— О чем доносят? — Царь с недоверием посмотрел на дьяка. — Добрые ли вести?

— Добрые, государь, — подтвердил Алмаз. — Белорусцы ждут твоего прихода… — думный дьяк запнулся.

— Не договариваешь? — царь стрельнул глазом.

— Ждут, государь, и пишут челобитные, чтоб дозволил переселяться в твои земли. Заодно побаиваются, что ратники будут брать в полон жен и детей, грабить маемость и жечь хаты.

— Плохо, что боятся, Алмаз.

— Плохо, — согласился дьяк.

— Немедля отпиши воеводам, чтоб белорусцам никакого дурна не делали.