Белая птица - [32]

Но больше всего она думала о том, что сказал Ян о Светлане: «А какой она товарищ! Стена». Эта женщина была им, мужчинам, ро́вней. Она была нелишней в любом мужском разговоре и нужна им в деле.

Анна не нравилась себе. Плохо было то, что она маленькая, и то, что она смирная и ручная. И мать ее носилась с иконками и ладанками, а у Сережки росли вкось зубы. Плохо было особенно то, что она любила мужа. Она не хотела его любить, потому что любила слепо и скучно. В чувствительных романсах это называется «безумно».

Пришла корректура ее книги. Анна читала ее почти с неприязнью, радуясь, что Георгий ничего не замечает. Прочла, подписала и отослала… Ян подсмотрел, что она прячет, восхитился, возмутился, раскричался; она велела ему молчать.

Решилась Анна молниеносно. На другой же день после праздников она поехала на завод Георгия, в партком.

В те годы входил в моду женский парашютный спорт; уже гремело по стране имя девушки-орденоноски Ольги Яковенковой и ее знаменитое письмо, в котором она звала подруг в небо.

Тогда у нас был лозунг: техника решает все. И мы прилежно учились — варить металл, водить трактор, класть бетон, отлаживать турбины, сочинять песни. Учились и прыгать с парашютом. Европейские чемпионы приезжали нас экзаменовать: Жюль Лядумег — в технике бега, Марсель Тиль — в технике бокса, Сало Флор — в технике шахмат… Всякое уменье поднималось на щит.

Анна искала этого уменья, искала разлуки с Георгием.

Несколько месяцев, сто дней после встречи со Светланой Афанасьевной, Георгий видел жену урывками.

11

Мать гостила у Анны в ту зиму и не находила себе места от страха — божьего и земного. Ей казалось, что все рушится. Дочь сама, своей волей, губила счастье, дарованное ей господом за материну вину. Дочь повторяла непоправимую ошибку ее юности: бросала мужа, бросала сына, без которых жить не могла, без которых была ничем. Без креста на шее, без боязни, сговорясь с другими строптивицами, она лезла в небо, в божьи сферы. Грех великий. Соблазн сатанинский.

Софья Борисовна стращала и срамила Анну. Не шутя, грозила ей, что проклянет! Тайком от Сережи била поклоны, лба не щадя. А при виде Георгия замирала в трепете духовном и телесном. Толкала дочь в спину — ему навстречу. По ночам, босая, простоволосая, стояла за дверью, прислушиваясь, вместе они легли или врозь.

Интересовалась этим еще тетя Клава. В вере она была не особо тверда. Софью Борисовну не уважала, но Анну жалела, так жалела… Мать кипела, как постный суп, а тетя Клава этот суп солила.

Но шли дни, недели, а Анна не одумывалась, жила неслухом. Ей некогда было их слушать.

Дело оказалось хлопотным и волокитным. Ничего похожего на то, что обещала девушка-орденоноска Ольга Яковенкова. И втайне было боязно, что дело спустят на тормозах, дабы не рисковать. И поплетется она домой к разбитому корыту, ни царицей, ни боярыней…

Встретили ее на заводе ни хорошо, ни плохо, встретили без восторга, но сказали: собирай команду, как собрала Яковенкова… Охотниц Анна нашла неробких. Были девушки — настоящие Алены Старицы, были и прехорошенькие, приманка для фотографов. Перетрусили руководящие мужики, такие тугодумы, медлители, философы, что хотелось плюнуть на все, но плюнуть было нельзя. Одно время ее опекали, как жену Карачаева. Это ее бесило. Потом это забылось, потому что Анна оказалась повинной в первой серьезной неудаче.

В выходной день поехали в Парк культуры — прыгать с вышки. В трамвае, по пути, Анна заклинала: если кто забоится, пусть лучше не поднимается наверх, а втихую рассосется, чтобы следа не осталось… С вышки спуск один — на стропах парашюта!

Пришлось ждать очереди, пока не «отпрыгается» группа Веры Витковой с «Шарикоподшипника». Девушки мерзли — от волнения. Смех слышался нервный. Тут тебе не ГТО, а Осоавиахим! Минуло полчаса. Подозвали Анну.

— Сколько ваших?

— Десять человек.

— Все на месте? Все готовы?

— Все.

— Давайте.

— Есть, — ответила Анна по-военному, незаметно грозя девушкам кулачком: рассасываться поздно.

— Товарищи… Внимание! — сказал человек с пестрым шарфом на шее. — Инструкция простая: главное — приземление. Ноги слегка поджаты, не слишком напряжены, готовы принять толчок…

— Знаем. Ясно.

— Охотно верю. Но оценка будет по при-зем-ле-нию. Первым прыгает командир группы.

Инструктор посмотрел в список и назвал фамилию.

— Здесь… — сказала Анна как бы изумленно.

— Не «здесь», а «я», — поправил инструктор.

— Я… — отозвалась Анна, но не смогла сделать ни шага.

Она так долго и честно боялась за других, что забыла про себя. Ноги ее приросли к утоптанному, намагниченному снегу. Сердце билось в коленках. Стоя перед инструктором, она лихорадочно соображала, что же нужно сделать для того, чтобы ноги слегка поджать и не слишком напрячь.

— Товарищ Карачаева, — повторил инструктор, присматриваясь к ней.

— Я… — ответила Анна и показала пальцем на сварщицу, похожую на Алену Старицу. — Первая — она…

— Ну что ж, — сказал инструктор. — Воля командира — закон. Охотно верю… Давайте поднимемся по этой лестнице.

Сварщица опустила воротник своего пальто и пошла вверх, по крутым деревянным ступенькам. Анна не видела ее лица, не видела, как она оглянулась, слегка покривив губы. Анна смотрела на ее ноги. И только слышала и поняла по стуку ее шагов, что она раза два-три споткнулась.