Белая птица - [104]

Все собрались около Шумакова, сели на тот же рельс, что и он, на землю, припорошенную редкой снежной крупой.

Посидели, покурили, помолчали. Дело было сделано, балакать не о чем.

Федор встал, поднял кепку. Постоял, прислушиваясь к тишине, и попросил:

— Покажите.

И все пошли показывать ему, где заложены толовые шашки. Шли тесной толпой и молча тыкали пальцами то под ноги, то под крышу, а медник водил пальцем по схеме, придерживая Шумакова за рукав, чтобы не споткнулся о провода.

Спускались сумерки, синеватые, глухие, как в лесу. Снег пошел гуще. Федор не покрывал головы. Был он как на кладбище у открытых могил.

Незаметно подошел дежурный, которого посадили у телефона. Остановился поодаль, переминаясь, ощупывая свою грудь. К нему кинулись.

— Что? Ну что? Говори, что? Неужели приказали?

Дежурный зябко повел плечами, качнул головой:

— Молчит…

— Иди назад! Не отходи ни на минуту!

Тот забормотал:

— Не пойду я… Сажайте другого. Дайте смену. Пусть кто-нибудь еще послушает… Я с вами…

Начальник команды назначил к телефону другого, но и тот замотал головой.

— Иди сам.

Медник пошел и тут же вернулся бегом.

— Федор Федорович… я прошу, идите вы… А то еще не так услышу, не пойму, напутаю!

— Давай скорей, — сказал Федор и зашагал к заводоуправлению.

За ним пошли все.

Ждали у телефона, у репродуктора до утра. Никто не уснул, ни один не задремал. Завыла воздушная тревога, объявил Левитан отбой. Небо за ночь расчистилось, и как будто потеплело.

Зазвонил телефон. Все вскочили. Звон был оглушительный. Шумаков долго не поднимал трубки. Ребята не торопили его. Наконец он приложил ее к уху, назвал номер завода, назвал себя и сказал две фразы:

— У нас готово… А мы ждем…

Не трогаясь с места, ждали еще до полудня. И во второй раз зазвонил телефон. Шумаков опять не сразу взял трубку, молча послушал и проговорил упавшим голосом, так, будто у него судорогой свело губы:

— Есть… Слушаюсь… Понятно… Шумаков…

Все стояли. А он сел, ссутулился, закрыл глаза ладонью и засопел, зафыркал, кусая и облизывая губы. Минуту спустя он открыл сухие глаза, откашлялся и прохрипел совсем обессиленный:

— Рви к чертовой матери… Это… это! Провода рви… Снимай взрывчатку… От… от… меняется… Отбилась Москва.

— Федор Федорович… повтори, пожалуйста!

— Повторяю. Москва не Париж.

Теснясь, вышли в заводской двор, стали сматывать провода. Федор оглядел ребят, снял с себя ремень с пистолетом, отдал его меднику, Пете, сказал обыкновенно, спокойно:

— Ну, с меня хватит… Все! Ясно. — И пошел к проходной.

— Вы куда, Федор Федорович?

— Бриться.

В ближайшей парикмахерской он побрился, разрешил сбрызнуть себя одеколоном, чего прежде избегал, и поехал к Анне, сел против нее, за обшарпанный стол школьной бухгалтерии.

— Об нем ничего пока нового?

— Пока ничего, — ответила Анна.

Федор закурил, ожидая. Она присмотрелась к нему, вопросительно потянула его за рукав. Он кивнул. Да, на фронт, на фронт…

Она сказала:

— В общем, так. За Машу, пока она от меня не отлепится, будь покоен… В общем, вот так.

— Ясно, — сказал Федор.

Затем, не заходя домой, он поехал в военкомат.

Пришлось обратиться к комиссару. Комиссар, посмотрев документы Шумакова, покачал головой:

— В армии вы не служили. Только сборы… На своем заводе вы командир, знатный мастер. Орден у вас. А в армии… вы рядовой! Вас учить надо.

— Сейчас этому все учатся, — сказал Федор. — Вон профессоров, доцентов берете в ополчение. Чем я хуже? Дайте мне один разок разобрать станковый пулемет — соберу вслепую!

— Не имею права, дорогой товарищ. Вы оборонная промышленность. Бронь наркома.

— Что же мне, идти в горвоенкомат?

— Дело ваше. Попробуйте. Но вряд ли… Мой совет: если настаиваете, проситесь у своих, у своего главного, на заводе.

Федор усмехнулся:

— Наш главный знаете где? В Сибирь поехал.

— То есть как? Вы… хоть и доброволец, а не болтайте!

— Я не болтаю, товарищ комиссар. Вообще… мой завод в Омске.

— Эвакуирован? Давно?

— Сколько уж месяцев!

— А вы? Почему вы здесь?

Федора осенило.

— Вот… безработный, — проговорил он, запинаясь. — Безработный… — сказал он.

Комиссар сызнова посмотрел документы.

— Что ж вы раньше не приходили? — спросил он сухо. — Так недолго и в штрафную, Шумаков.

— Жена не пускала…

— М-да. Придется вам написать объяснение.

— Есть! Можно листик бумажки?

— Пройдите в отдел. И подумайте хорошенько, что будете писать.

— Понятно… Спасибо. Большое спасибо.

В тот день Федор побывал в бане и в парилке спустил с себя килограмма два веса. Мылся с удовольствием. За один час помолодел, посветлел. Он спешил, чтобы не прознали товарищи и не поспели к военкому.

На другой день Зинаида все же привела их. Но Федор был уже пострижен, обмундирован и поставлен на довольствие в маршевую роту. Быстро дело шло, без задержки.

Ребятам Федор сказал:

— Вы не путайте, не мешайте. В Омск напишите, чтобы прислали мне партийную характеристику.

— А сами вы не темните, Федор Федорович?

— Нет, Петя! Сейчас все ясно.

— Слышал я разговор… — сказал Петр. — Не знаю, насколько верно… Якобы нам разворачивать новый завод на старом месте…

— Да ну? Это правильно. Вот это — другое дело. Вы пристройте там мою… законную… хоть уборщицей… Она чистоплотная. Ей пособите.