Белая муха, убийца мужчин - [19]

И Босая рассмеялась, будто вспомнила что-то весёлое: кошку, комика, козляка в носу… «Ага, художественная, — мрачно ответил я. — Скажи ещё: театральная постановка. Здесь же живые люди вокруг… И ты — ты же взрослая женщина. Тебе же уже… Слушай, так не пойдет. Это всё плохо кончится, если ты не остановишься».

«“Ты”, “ты”, — рассердилась она. — Что ты всё обо мне? Спросил бы у Аленького Цветочка, например, зачем ей всё это. И чем закончится. У нас все равны, и каждая борется за своё. А ты… Ты как все они там, внизу… Решил, что я одна здесь командую».

«Но это так и есть. Иначе ты бы не сидела здесь, в башне, а стерегла нас или старушек там внизу, — сказал я, чувствуя в ней какую-то глубоко спрятанную слабость, в которой Босая не призналась бы даже под пытками. — Ну хорошо. Чего же хочет этот твой… Аленький Цветочек?»

«У неё все просто… — она задумалась и погладила черное дуло. — Просто они должны отпустить Жуту. Вот и всё. И тогда… Тогда мы потребуем у них что-то ещё. У меня так много претензий к вашему миру. И моя главная претензия — что в нём запрещено иметь претензии. Запрещено быть недовольной».

Я не мог отвести от неё глаз. В этот момент она показалась мне очень красивой — именно в этот момент, когда она так легко и презрительно, как настоящее насекомое, как всемогущая и неприступная Белая Муха, поднималась над здравым смыслом и разумом. Хотя на самом деле красивой её назвать было трудно: маленькая голова, острый нос, тонкие, слишком тонкие губы. И эти голые локти, которыми можно только упираться, выкарабкиваясь из назойливых троллейбусных объятий, которые только того и заслуживали, чтобы кусать их с досады. И эти большие круглые коленки, которые тоже хотелось кусать, как сочные яблоки. И наглый вид… Как бы она вела себя, если бы на ней не было этого слишком белого платья? О, она не сидела бы здесь хозяйкой положения — белой мухой в комнате, где на всё и всех наслано проклятье странного паралича.

Она поняла мой взгляд по-своему: «Только не говори, что ничего не слышал о Жуте… — быстро и злобно проговорила Босая. — Всё равно я не поверю».

Вздохнув, она взяла со стола Фаллический Символ и положила на свои облупленные от загара колени. И тогда мне стало понятно, что добром это всё не кончится. Что все мы влипли — и как бы мне ни было неуютно и страшно, придётся сделать выбор. Выбор между Законом и Замком. Когда-то эти слова значили одно и то же, но сегодня мир строится на взаимосключающих вещах и на неизбежном выборе, неизбежном даже для меня — а я целых пятнадцать лет избегал принимать какие-либо решения.

Конечно же, я слышал о Жуте. Но мне и в голову не могло прийти, что между той ужасной историей, Аленьким Цветочком и этой женщиной в слишком белом платье есть какая-то связь. Как и между другими историями, в которые трудно поверить, когда смотришь на мир через белые колготки, выдуманные тобой, чтобы не сойти с ума.

О Жуте в свое время написали все: и тутбай, и «Комсомольская Правда», и «Ихняя нива». Поэтому, если вы до сих пор не слышали о Жуте, значит, вы были или в отпуске, или в могиле. Впрочем, многие идут в отпуск, как в могилу ложатся: песок, духота, темнота в голове, пространство сжато до размеров гостиничного номера или дачи, отчаянные усилия почувствовать себя счастливым.

А история Жуты была такова.

В конце прошлого века жителям города Минска было окончательно запрещено иметь коров. Ещё недавно их можно было встретить там и сям, в районах, лежащих не так уж далеко от центра: владельцы частных домов, честные обитатели «частного сектора», нередко держали у себя на подворье свиней, овец, кур… Были и коровы, их видел каждый, кто знал, куда заводят широкие бесконечные улицы, если идти по ним, никуда не сворачивая, до самого конца. Коровы паслись там, где вскоре раскинутся парки и скверы, там, где вырастут шашечные многоэтажки и бетонные конюшни автостоянок. Коровы паслись, раздражая городские власти и не вписываясь ни в какие планы. Коровы жевали минскую столичность, как траву, и давали надои провинциальности, которая больше не находила сбыта.

С коровами нужно было что-то делать. Коровам нужна была черта оседлости.

И коров запретили. С их исчезновением Минск начал стремительно расти и развиваться — новые здания торчали, как коровьи кучи на дороге, а самих коров нигде больше не было видно. Как и овец, коз, кур и свиней.

Остались только люди. Люди и женщины.

Поэтому не совсем понятно, как корова Жута могла в наши дни попасть в город. И никто не удосужился задержать её до того, как она натворила здесь делов, да таких, что о ней написали все республиканские издания — да вот только совсем не в тех рубриках, в которых обычно пишут о коровах и других братьях наших меньших.

Корова Жута появилась в городе на рассвете, она стояла на краю застроенного частными домами квартала и жевала жухлую городскую траву. И с одной стороны у неё был магазин запчастей, а с другой пахли чем-то горелым гаражи.

Обычные минские гаражи, где происходит себе помаленьку иная, тайная, гаражная история этого горемычного города.

Именно в один из таких гаражей и привел заблудшую корову пожилой человек в форменной оранжевой куртке. В гараже стоял его старый «Москвич», на котором он время от времени ездил в лес за грибами; а возле «Москвича» поселилась белая корова Жута, которая отгоняла хвостом мух и жевала то, что приносил ей Человек в оранжевой куртке. Хвост разбрасывал по стенам гаража коровьи какалии. Корова пахла коровой. И гараж тоже.