Белая молния - [4]

Домики летчиков погружались в сумерки, пропадали их очертания, то там, то здесь вспыхивал свет, и уже виделись одни огоньки, как на аэродроме во время ночных полетов. Глядя на них, Курманов вдруг как-то странно заговорил, словно со сцены.

— Человек так устроен, что всегда ждет доброго слова. У командира большая власть, будьте с ней осторожны. Упаси бог обидеть человека. Он может потерять в вас веру, а с ним идти в бой.

Дорохов включил свет. Круглое его лицо вытянулось, брови подскочили кверху, и он устремил на Курманова неподвижный, молчаливый взгляд. А Курманов обернулся к нему и, набрав силу в голосе, горячо спросил:

— Знаете, чьи это слова? Ваши! Вы их мне говорили.

Дорохов был изумлен. Раньше ему казалось, что Курманов многое пропускал мимо ушей, не принимал к сердцу его советы, все хотел независимость свою подчеркнуть. А он, выходит, все брал на заметку.

Да, Дорохов говорил ему эти слова. Лет-то Курманову сколько тогда было, если сейчас тридцать? Эти слова в свое время и он слышал от старших. Верные слова. Он всегда может повторить их.

— Ну и что?!

Дорохов все время боялся, что пружина, которая удерживала его от прямого и резкого разговора с Курмановым, преждевременно сорвется, тогда как обстоятельства требовали того, чтобы он набрался терпения и выслушал Курманова до конца.

Курманов пододвинулся ближе к Дорохову, лицо его побледнело, и он глуховато сказал:

— А вот послушайте… За два дня до происшествия я лично проверял технику пилотирования Лекомцева. И знаете что в летной книжке написал? «Отлично!» Да ему и пять с плюсом можно поставить. Превосходный пилотажник. И после этого — «недоученность»! Курманов откинулся на спинку стула, потом налил стакан минеральной воды, выпил и, стараясь говорить спокойно, продолжил: — Потом, известное дело, Лекомцева замучили проверками, зачетами, и летчик начал сомневаться в том, в чем был твердо убежден. Судите сами — Лекомцев докладывает: «Рули не сработали», а ему в ответ: «Нервы у тебя не сработали, а не рули». Вот и весь сказ. А теперь скажите, поверит ли мне Лекомцев? — Курманов сделал паузу и медленно произнес: — Легче обвинить летчика. А ведь доказать надо, докопаться до истины. Кто-то же должен это сделать.

— Вот ты и найди истину, докажи свою правоту, — с неожиданной твердостью сказал Дорохов.

Курманов разочарованно махнул рукой:

— Пробовал…

— И что?

— Что? Корбут умеет свести концы. У него железная логика. Он мне сказал так: «Вы, Курманов, думаете, за Лекомцева боретесь? Нет, вы себя стараетесь выгородить, честь мундира защитить. Не обманывайте себя и других в заблуждение не вводите». Вот так, товарищ командир.

Полковника Корбута Дорохов знал давно. Суровый, жесткий — ничего не скажешь. А каким же еще ему быть? Он требовал неукоснительного выполнения законов летной службы, установленных инструкциями порядка и правил, которые на то и писаны, чтобы их выполнять. Такая требовательность продиктована самой жизнью и она во имя самих же летчиков. Конечно, таким, как Курманов, действия полковника Корбута не всегда нравятся, таким все в небе тесно, своевольничать любят.

И что с того, что Курманов не согласен с ним, начисто не согласен с его мнением и окончательными выводами о полете Лекомцева. Отрицание это еще не доказательство.

Судьба не раз сталкивала Дорохова с Корбутом. Случались и такие ситуации: вроде был и прав, а аргументы, чтобы доказать Корбуту свою правоту, слабы, фактов не хватало. И тогда выход оставался один — нервы в кулак и паши небо, паши… В конце концов успешные полеты — главный командирский аргумент.

— Вот что, Курманов, в жизни случается всякое, кого черт рогами под бока не пырял! Но ты дело свое делай, а иллюзий не строй. И вообще, примечай будни, а праздники сами придут. Понял, да? — сказал Дорохов, и ему вдруг снова представилась перед глазами безрадостная картина: пустынное небо, птичий базар возле дремавших самолетов и сам Курманов, азартно бегающий за футбольным мячом. И опять обострилось у Дорохова прежнее чувство.

— Да нам что будни, что праздники — все одно. Только и радость — полеты, — сказал Курманов.

— Чему радуешься? Налет — кот наплакал, — сдержанно вспылил Дорохов, и ему вдруг стало легче. Как-то сама собой сработала и начала раскручиваться пружина. Не резко, почти плавно освободила его от напряжения, и он тихо, но настойчиво спросил: — Скажи откровенно, чего полк на земле держишь?

Курманов тяжело вздохнул и, не глядя на Дорохова, неожиданно, с неуместным смешком проговорил:

— Варяга жду.

Густые, лохматые брови Дорохова одновременно подскочили кверху. В горле у него запершило, и он потянулся за стаканом с водой. Значит, кто-то едет на его место. И, значит, ни Курманов, ни Ермолаев, ни кто-то другой из выросших у него в полку летчиков не будет командовать полком, которому он отдал почти всю свою жизнь. Присылают со стороны варяга.

Дорохов отпил несколько глотков воды и почему-то вспомнил сейчас, как однажды Курманов поучал на аэродроме летчика, кажется, того же Лекомцева: «Ты вот что, пилот, давай без дипломатии. Мозг загружен информацией, скорость фантастическая, а ты двусмысленные фразы гонишь. В бою начнешь рассусоливать и тебя ко всем святым успеют отправить».