Белая мель - [12]

— Мам, а разве дядя Паша нам родня?

— Ой, родня, доченька, ой, родня! — причитала мамка. — Без слез и не расскажешь... Молодость-то у нас была золотая да горячая... Да вот видишь как, — мамка попритихла. — Да вот... а потом всю жизнь соседями с Павлушей прожили. Только кланялись да улыбались... Кланялись да улыбались... Как же я ей скажу теперь, как в глаза-то посмотрю ей? Любила-то я его как, господи-и!.. Приросла я к нему на всю жизнь, а отвянуть-то никак и не сумела... Ну, ты иди, иди... поиграй, — выпроваживала она Лидку, а сама терла глаза кулаком — ...Ах, господи, что же теперь-то?..

Лидка, конечно, не выскочила из избы тотчас же, а стояла как мышь у порога и таращилась на мамку — не заболела ли? Ишь, заговариваться уж начала — шепчет что-то и шепчет да головой качает. Кирьку убили... Как это убили? Ведь он же ее, Лидку, сколько раз катал на велосипеде... Никого не катал, а ее катал. Бегала за ним Лидка, как собачонка. Он на вечерки — она за ним, он в кусты черемухи целоваться с Сенькой рыжей — она за ним. «Ну, гниденыш, — смеялся Кирька, — бить я тебя скоро буду... Сгинь домой!» Вот — убили... Кто ж ее теперь на велосипеде прокатит? Кто на плечо посадит?.. Нет, это все враки. Кирька вернется, не может он не вернуться. Лучше-то его никто не играл на баяне, когда были проводы возле военкомата...

Чтобы не сердить мамку и не видеть ее печали, Лидка шмыгнула за дверь. А там уж вот он, Колька, из-за угла свистит:

— Ты это где? Мы тебя ждем, ждем...

— Так светло же еще...

— Ну и что что светло. Приготовиться надо.

— А где Вовка, Маня, Фишка?

— В черемухе.

— Айда.

С опаской, будто за ними следили из всех щелей, пробрались в черемушник. Маня, Фишка и Вовка сидели, как цыпушки на седале, на старой, поникшей до земли ветке черемухи.

— Ура-а! — закричала Маня.

— Ну, сдурела девка, — сказал Колька. — Вовк, щипани ее, может, замолчит.

— Маня, ура кричать нельзя, — строго сказала Лидка. — Мы тут уракаемся, а у Марии Кондратьевны Кирю убили...

— Мы, мы... наверное, зря. Володя говорит, что мы пойдем на молокозавод... Это, это ведь нехорошо замок-то ломать.

— Ничего, Фиша, замки мы не ломаем... Ну, а если и мы с голоду помрем?..

— И не воровство это. Вон на колхозном поле поймали двух мальчишек с турнепсинами, так Мария Кондратьевна не велела их бить. Она говорит, что это не воровство, а необходимость выжить. И еще она говорит, что и вправду нельзя воровать, то есть нельзя ничего брать без спросу. Только ведь проси не проси — кто ж даст. А турнепс все равно телятам зимой скормят. Так зимой-то у нас у самих картошка будет.

— Мы же у бедных ничего не берем, — поддержал Лидку Колька. — А потом, мы сегодня немножко, только поесть...

На этом все согласились и замолчали.

6

Луна светит ярко, настырно. Обалдело кричат лягушки, цвиркают кузнечики. В черемухе поют соловьи.

Они впятером крадутся к забору маслозавода. Подлазят под оторванные доски и по-пластунски ползут сквозь редкие репейники по мягкой, лиственной ветоши, мимо пристроек и складов, мимо сторожки бабки-травознайки, ползут молча. Но вот хныкнула Маня, и на нее зашикали.

— Ты что нас выдаешь?

— Так я укололась, — виновато шепчет Маня.

— Терпи или ползи назад, — зло говорит ей Колька. — Я вон в коровью лепешку вполз и то молчу.

— Так страшно назад-то, — шепчет Маня.

— Тогда молчи, — приказывает нетерпеливый Колька и тут же задевает обо что-то железное двухлитровым бидончиком. Звук слабый, но ребятам кажется, что все его слышат.

— Т-с-с, — шипит Лидка. — Лежать!

— Я нечаянно, — оправдывается Колька.

— За нечаянно бьют отчаянно! — мстит Маня.

Лежат чуть дыша, долго, пока не начинает звенеть в ушах. Снова ползут, крадутся. Перебегают из зарослей травы к стенкам деревянных пристроек и наконец ныряют под замшелый скат крыши склада, где под двумя замками хранятся ящики с маслом, брынзой и фляги со сгущенкой. Крыша трухлявая. Колька легко отдирает две доски и первым просовывается в жуткую темноту чердака.

— Лид, зажги спичку, — тихо просит Фишка.

— А если увидят?

— Так тут темно, буканушка счас как схватит! — тянет Маня, держась за подол Лидки.

— Никаких буканушек давно нет, они только до революции были, — говорит Лидка, поеживаясь. — Постоим немного, глаза привыкнут, и сразу найдем лаз... Пошли! — И она осторожно ступает в темноту. Ступать мягко — потолок засыпан землей.

Все смелеют и вскоре находят люк, который почему-то не на замке.

Ломик не понадобился. Разгребли руками землю, подняли крышку. Из черной тьмы дохнуло холодом. Стало совсем жутко.

— А вдруг там крысы? — замерла Фишка.

— Ну врать-то, — отрезал Вовка.

— Колька, свети! — приказала Лидка, наклоняясь над открытым лазом.

Колька чиркнул спичкой и поджег щепку.

— Колька, ты длинный — прыгай, мы за тобой.

Вслед за Колькой спустились все и, поджимая ноги на льду, стали оглядывать привалившее богатство.

Кругом стояли фляги. Открыли одну — сгущенка. Сгущенка была очень холодной, к тому же и липкой — в горле першило.

— Колька, зачерпни в бидончик, — сказала Лидка, решив передохнуть. Она топталась с ноги на ногу и облизывала пальцы, жалея, что взяли малую посудину.