Белая Мария - [10]

21. Женщина

В подвалах темнота, воздух сырой, затхлый. Среди папок с душегубами, поджигателем, матереубийцей и насильником крутится женщина. Что-то переставляет, что-то ищет или просто наводит порядок. Копирует материалы дела Я.Ш. Волосы у женщины черные как смоль, в ушах золотые кольца. На ней куцая розовая кофточка с блестками и обтягивающие джинсы, из которых вылезают кружевные стринги.

Когда-то она была блондинкой и весила сто килограммов. У нее был муж — интересный мужчина, владелец бюро недвижимости. Она ему варила его любимый бульон, чистила обувь и гладила рубашки. Летом он нырял на Корсике, зимой катался на лыжах в Кортина-д’Ампеццо. Женщина говорила: поезжай, милый, тебе нужно отдохнуть, — и укладывала в чемодан вещи. Он любил, чтобы все было собрано и аккуратно уложено.

Однажды муж поехал в Закопане, потому что в соревнованиях участвовал Адам Малыш[34]. Пригласил чемпиона поужинать, за соседним столиком сидели несколько гуралей[35]. Им этот муж не понравился. Может быть, водку пил не такую. Или не ту музыку заказывал. А может, просто очень уж был чужой.

Они поджидали его снаружи. Сломали ребра и нос. На следующий день ему предстояло ехать на другой конец Польши. По делам: кто-то продавал землю, кто-то собирался купить, он представлял покупателя. Или наоборот: продавца, неважно. Позвонил жене. Поехал, несмотря на ее просьбы. Через два часа звонок от тещи: по радио передавали, что на дороге затор — фура врезалась в «тойоту». И еще один звонок: сказали, что это «тойота ленд крузер». Потом уже позвонила полиция. Мобильник лежал на снегу, они набрали последний номер.

Водитель фуры не виноват: машина стояла поперек дороги. Как будто ждала. Чего может ждать мужчина в новенькой «тойоте», стоя поперек дороги?

Она осталась с сыном, дочкой и невыплаченным кредитом за квартиру.

Не бросилась искать работу, у нее были кое-какие дела в Закопане.

Отыскала гуралей.

Им дали условные сроки.

Самый высокий, двухметровый, который бил с особым остервенением, через пару месяцев повесился.

Она не хотела знать почему.

У нее была доставшаяся от дедушки с бабушкой столетняя львовская мебель: дубовый стол и резные стулья, обитые красным бархатом.

Она села: стокилограммовая женщина на столетний стул.

Налила себе токая.

Я за него отомстила, сообщила она пану Б.

Конечно, Ты знаешь, что обошелся со мной по-свински, продолжала она.

Помнишь, как мой сын вернулся из школы? Как увидел перед фотографией отца зажженную свечу?

Как крикнул: нет!

Как я сказала: да.

Как он завыл.

Завыл, понимаешь?

И я должна Тебя за этот вой простить? Хочешь — будь, великодушно добавила она. Только не для меня. И больше не мешай мне жить.

Начала она с волос: они стали черные, прямые, до плеч. Проколола уши и вдела золотые кольца.

Похудела на тридцать килограммов. Купила кофточку с блестками.

Подозрительное уплотнение в груди исчезло без операции.

Она почувствовала себя молодой и познакомилась с молодым мужчиной.

Мужчина сказал: ты помнишь, кто возвращает молодость? Не боишься?

Бояться Д.? Да я со все большей благодарностью о нем думаю.

22. Соседка

Папа приехал сразу после войны, организовывал польскую жизнь.

Весь наш подъезд после войны — милиционеры и убек[36]. На целый подъезд один убек, Я.Ш. Пригодился: у него был телефон, все ходили звонить. А уж коли придешь, можно и поплакаться. Что мамочка умерла. Что через две недели после похорон папа пришел с женщиной. Кашубкой[37]. Вот тебе мамочка, сказал, люби ее. На танцах они познакомились, в кабаке, где кино «Колизей». Так быстро? — удивлялся Я.Ш. Двух недель не прошло… Кашубку папа бросил, потому что поехал в деревню и встретил свою давнюю любовь, еще со времен АК, старую деву, она его ждала. Приходит с этой партизанкой: вот тебе мамочка, люби… Я.Ш. опять удивился: так быстро? да еще старая дева?

Они неплохие были люди — что Я.Ш., что его жена. В костел ходили — не Сердца Иисуса, куда весь подъезд, а к Царице Польской Короны[38], чтобы дальше от дома, чтоб знакомые не видели, — но ходить ходили, в воскресенье к утренней мессе. Святые образа у них дома были, хоть и небольшие, но какие надо, и хоронили их с ксендзом, я на обоих похоронах была, у него были красивше.

Говорили, он отравился.

В подъезде говорили, а правда ли?

Он офицер был, его судили, грозили тюрьмой, вот он и решил: лучше отравиться, но правда ли — кто знает.

23. Социальная работница

Меня прикрепили к вдове с тромбозом, пять раз в неделю по два часа, убраться и сходить за лекарствами в аптеку. Спокойная была, верующая. Любила хороший кофе. Пекла Kranzkuchen[39].

Меня не было, когда она упала. Споткнулась на ступеньках в туалет, крутые такие ступеньки, из красного кирпича, все там осталось, как было у немцев. Больше не варила кофе и не пекла пироги. Раз в месяц приходил ксендз, она исповедовалась и причащалась. Рассказывала. Как они приехали, как муж выселял немцев. Как она дала немке сала и хлеба. Пожалела немку, вот и дала в дорогу. Об оплате и не думала, немка сама отдала ей сервиз. Что, надо было отказаться? В те времена сало и хлеб немке нужнее были, чем фарфор, — это она мне объясняла. Не нужней? — спрашивала. Разве не нужней?