Белая малина - [156]

Небольшие круглые чуреки, выпеченные из кукурузной муки! Настоящая кукурузная мука и настоящие чуреки! В них наверняка не добавляли ни соевых отжимок, ни сока кервеля. Мы забыли, когда в последний раз такие чуреки видели, не то чтобы есть. Все начисто позабыли об игре, наши взгляды лихорадочно устремились на лакомства. Да и как тут не обомлеть, если дочь Гадацци вполне съедобные чуреки превратила для себя в игрушки, в развлечение!..

С того момента, как появилась дочь Гадацци, базар наш незаметно распался. А Фатима осталась со своими тремя чуреками, ни на что их так и не обменяв. Не то что у нас, у детей, во всем селе не найти было равноценного обмена этим румяным кукурузным лепешкам. Вот и побрел каждый из нас домой, потупив голову и опустив плечи.

Сколько лет минуло с той поры, а этот базар все так же стоит у меня перед глазами. И эти три маленьких чурека величиной с ладонь, поблескивающие румяной золотистой корочкой. Но вот что мучило меня уже тогда, мучает и сейчас: как могло случиться, что в ту лихую годину нужда нисколько не коснулась дома Гадацци, как случилось, что голод обошел их стороной и они не почувствовали на себе его страшного дыхания?!

V

Это время я люблю особенно. Лето и осень до того переплетаются, что перестаешь понимать, где кончается одна пора и начинается другая. Когда у нас еще был ослик, я часто ездил на нем в лес. Так, в свое удовольствие. Отпущу осла пастись на свежей, нетронутой траве, а сам принимаюсь рвать лесные орехи, ем ягоды. Калина в эту пору в самой спелости. Когда ударят холода, она приобретает особый терпкий вкус, вот только сил ни у кого нет ждать до глубокой осени! Собираю ее побольше, несу домой, подвешиваю где-нибудь на чердаке, здесь ее и застает зима.

Из лесу я никогда не возвращался без яркого букета цветов. Пока ехал домой, наслаждался их густым душистым ароматом. Потом незаметно пробирался к себе, чтобы на улице никто из ребят, не дай Бог, не увидел меня, иначе не избежать насмешек. Дома ставил букет в глиняный кувшин, наливал воды, после чего цветы занимали место на подоконнике. Комната приобретала особый праздничный вид. Снаружи, с улицы, цветы также придавали дому нарядность. Многие, проходя мимо, с завистью поглядывали на них.

Сейчас, по прошествии многих лет, соседские ребята той далекой детской поры выглядят в моих глазах несколько странными. Они все и вся подвергали сомнению, надо всем насмехались, всякую работу делили на мужскую и женскую. Нет, я не хочу сказать, что у них вовсе не было никаких причин для упреков и порицаний. Вот, скажем, если сядет кто-нибудь из ребят играть с девчатами в дыччыта, тогда и потешайся над ним, сколько душе угодно. Но что смешного в том, если человек несет из лесу домой букет красивых цветов? А то еще хочет угостить мать горстью-другой спелой земляники? Или что, скажем, предосудительного в том, если к ее приходу ты решил прибрать в доме, вымыть посуду, подмести во дворе? Ведь мать работает с раннего утра и до поздней ночи, приходит до того усталая, что на ногах едва стоит. Говорят, это не мужское дело! Что значит «не мужское»?! Работу по дому должен выполнять тот, у кого есть свободное время, и зубоскалить тут нечего. Другой вопрос, если человек гнушается такой работы, воротит от нее нос, вот над кем надо смеяться, вот кого следует предавать осуждению!

Хорошо помню, как вместо Дзыцца я мыл полы, убирал в доме. Выполнял я все это с большими предосторожностями, как говорится, с оглядкой. Но позже, когда многие из этих дел полностью легли на мои плечи, я уже не терялся, как некоторые из моих товарищей. В студенческом общежитии я прожил пять лет, и не было такой работы, которой бы мне не довелось заниматься. Стирать мне обычно помогала Дунетхан, но я и сам не раз и не два затевал большую стирку. Я научился вполне сносно стряпать и гладить, во всяком случае у меня не было необходимости обращаться к кому-то за помощью. Если бы все эти навыки я в свое время не приобрел дома, в жизни мне пришлось бы куда труднее. Вот вам и разделение труда на мужской и женский!.. Стыдиться следует того, что и в самом деле позорит достоинство человека, труд же, какой ни возьми, унизительным быть не может.

В доме взгляд мой остановился на утюге Дзыцца. Он знаком мне с той поры, как я помню себя. Во многих делах он был нашим добрым помощником. Нынешние утюги предназначены для одной-единственной цели — гладить одежду. Чугунный же утюг, который стоит на печке и похож на готовый тронуться в путь пароход, нужен был не только для того, чтобы поддерживать одежду в аккуратности. Суровое время побудило хозяев использовать его для самых разных дел, и утюг успешно справлялся с ними.

«Зарядить» утюг было делом непростым. Для этого требовалось сберечь до утра тлеющие угли, а они имелись не в каждом доме и даже не на каждой улице. Хозяйка, которой удавалось сохранить угли, в один миг становилась известной по всей улице, и к ее дому отовсюду сбегались протоптанные в снегу дорожки. Углями, если они заполняли утюг доверху, пользовались не раз и не два. Только надо было бросить между ними хотя бы один горящий уголек. Потом закрывай крышку и размахивай утюгом, точно поповским кадилом. Угли почти сразу занимались, становились багрово-красными, из боковых прорезей утюга с важным шипением начинал валить дым. Этот звук поднимал у человека настроение. Размахивать утюгом из стороны в сторону доставляло такое удовольствие, что ты уже не мог остановиться. Готовность утюга к работе определялась просто. Смочи кончик пальца слюной и быстрым движением прикоснись им к утюгу. Если слюна зашипит, значит, все в порядке, можно гладить. Но, как я уже говорил, утюг служил и для других, не менее важных целей.