— Да ну тебя — я так напугалась!
— Чего?
— Думала, другой кто! Где ты пропадал? А Бади там осталась?
— Не на полдороге же, там, конечно.
— И она не запросилась домой?
— Плакала… от радости.
— Ври больше! Бедняжечка моя!..
— И никакая не бедняжечка! Там же не сироты живут, у всех есть отцы и матери. Ребятам там очень нравится, не выгонишь, — хорохорюсь я, чтобы приободрить Дунетхан.
— Даже и такие есть?
— Сколько угодно. Ведь не во всех селах есть десятилетки. Поэтому многие заканчивают десятилетку в интернате. И там вовсе не плохо.
— Что еще она сказала? Для меня ничего не передавала?
— Только просила, чтобы в воскресенье ее навестили…
— Чур, и я с тобой!
— Нет. Давай навещать по очереди.
Вопрос с коровой еще не был решен. Корова у нас была замечательной, только мечтать можно — молока давала много, домой из стада сама являлась, теленка вовремя отвадила сосать. Мы с ней никаких забот не знали, а вот теперь вынуждены избавляться от этой чудо-коровы. Как это сделать — ума не приложу.
Утром я выгнал ее со двора пастись и повстречал Бимболата. Он был в курсе наших дел и, увидев меня, спросил, как они идут. Я не мог не поделиться с ним первейшей своей заботой: куда деть корову?
— Пока не надо продавать ее.
— Как же быть? Кто будет присматривать за ней?
— Оставьте у нас. Эту зиму как-нибудь переживем. Прокормим вашей кукурузой, стеблями… Хоть сыром моя хозяйка вас обеспечит. В городе-то все дорого, как бы без коровы-то не запели ваши финансы печальные романсы. А летом, на каникулы, небось сюда же?
Прав Бимболат. Чем не вариант? Однако… Мы и так в неоплатном долгу перед ним… А теперь вновь утруждать, и не только его самого, но и его семью?
— Ну, что ты на это скажешь, Казбек?
— Лучшего-то и не придумать, но…
— Что «но»?
— Да ведь всю жизнь на вашей шее висим…
— Брось ты это! Послушай — дело ведь говорю.
Короче — отвел я корову к Бимболату. И двор наш совсем опустел. Из четвероногих остался один Хуыбырш. Даже кур и тех не осталось. А Хуыбырш то в курятник шмыгнет, то в стойло — выходит оттуда растерянный и вопрошающе смотрит на меня. Как развеять его недоумение? Да и само-го-то его куда девать? Жаль его. И как не пожалеть — ведь живая душа. Эх, Хуыбырш, Хуыбырш… Так ничего не придумав, зашел к Темиркану:
— Не знаю, как и начать…
— Что-то не припомню тебя таким робким.
— Я… Это…
— Ну-ну, рожай… Я слушаю.
— Как же с Хуыбыршем-то?
— С Хуыбыршем? А что с ним?
— Да с голоду помрет и… друг наш был верный в трудную годину. А теперь, значит, предать его, бросить… Станет бездомным, будет бродяжничать, побираться у чужих ворот. Люди нас проклинать будут из жалости к Хуыбыршу…
— И что же ты надумал?
— А ты не хочешь взять его к себе?
— Если доверишь, почему бы и нет. Правда, собак держать никогда не приходилось…
— Хуыбырш, он толковый. Только привязать бы его да подержать, пока не привыкнет. Вообще-то он не чета другим — по улицам не болтается, границ своих владений придерживался четко.
— Когда забрать можно?
— Сам приведу его, тебе не дастся…
Да и мне удалось это с трудом. До угла рядом бежал, но стоило свернуть к дому Бимболата, как уперся, замахал хвостом, всем видом показывая, что шутки он понимает, но всему должен быть предел. Я допускал подобный оборот дела и потому запасся веревочкой. Привязал его за шею и с помощью ласки сумел довести до места. Увидев Темиркана, Хуыбырш приветливо помахал хвостом.
— Сюда веди. Под сарай.
Собака доверяла мне и пока, видимо, ничего не подозревала. Я привязал ее к столбику.
— Хуыбырш, Хуыбырш… Хороший пес! — ласково приговаривал Темиркан.
Собака нехотя виляет хвостом, вопросительно поглядывая на меня, словно ожидая подсказки относительно ее дальнейшего поведения.
— Ничего. Привыкнет, — сдавленно произнес я, стараясь больше обнадежить себя, чем ее будущего хозяина.
Хуыбырш рванулся следом за мной, но веревка отдернула его назад. Он жалобно заскулил, будто запричитал. Я еле сдерживал себя, чтобы не вернуться.
— Иди, иди, не дразни его больше, — подтолкнул меня Темиркан и вышел следом за мной в калитку.
— Когда едешь?
— У нас с Дунетхан через три дня начинаются занятия, но, видимо, мы не успеем собраться…
— Это почему же?
— Да вот не знаю, как с пшеницей, заработанной на целине, поступить?
— А что тут голову ломать! Получить, и все.
— А куда я ее дену?
— Соображай…
— Продать бы ее, да…
— А в Ардоне можно ее получить?
— Да.
— Хорошо бы смолоть, так выгоднее. Муку прямо в селе бы расхватали…
— Ясно…
— Тогда чего теряться? У меня дружок в Джермецыкке, попрошу у него машину, получим на элеваторе зерно и отвезем на мельницу — мельник добрый знакомый…
Через день-два Темиркан подъехал на машине. Даже в дом зайти отказался — времени, говорит, в обрез. Только тронулись, как я хлопнул себя по лбу:
— Вот балда!
— Что с тобой?
— Документы-то дома оставил! — распахнул дверцу и стремглав побежал в дом. Обернулся в один миг.
— Дурная примета, — качнул головой Темиркан.
— Ничего — все будет в наилучшем виде! — бодро возразил я. Во мне все ликовало, гордость распирала меня: ведь целый грузовик понадобился, чтобы отвезти заработанную мной пшеницу — не кем-то там, а именно мной заработанную!
