Белая лилия, или История маленькой девочки, побывавшей в немецком плену - [12]

Для пленных был установлен строгий порядок. Подъём в 5 часов утра. Все шли в столовую, где получали полный котелок баланды из брюквы. Порция выдавалась на целый день: хочешь, съедай всё сразу или оставь до вечера. Оставлять было опасно: голодный сосед по нарам мог съесть. Некоторые брали котелки с собой на завод, чтобы доесть во время короткого перерыва.

На работу водили строем в сопровождении вооружённые солдаты с овчарками. Если кто-нибудь из пленных делал шаг в сторону, солдаты спускали собак. Однажды стоявшая на обочине дороги, по которой двигались пленные, пожилая немка протянула кусок хлеба. Какой-то ребёнок выскочил из строя и схватил хлеб. Он только успел затолкать его в рот, как спущенные собаки кинулись к нему и растерзали у всех на глазах. Колонна пленных в ужасе закричала, а немка закрыла лицо руками и села на землю. Раздались выстрелы вверх, собаки злобно оскалились. И в наступившей тишине послышалась команда: «Бегом марш! Быстро!» Такая же участь постигла и выпавшего из строя старика, у которого не было сил идти дальше.

Работали по 12–14 часов в день с двумя перерывами по 30 минут. Первое время один раз в день работающим пленным выдавали 100 грамм хлеба, испечённого непонятно из чего. Те же, кто оставался в лагере, хлеб не получали. Поэтому многие женщины, у которых оставались в лагере дети, тайком от мастера прятали хлеб в одежду, чтобы их подкормить. Но уже с лета 1944 года они лишились и этого куска.

На территории лагеря были расположены: здание администрации — у самых ворот, поодаль — казарма для солдат-охранников, рядом — столовая для немцев. В глубине виднелось одноэтажное каменное здание, где находилась баня для пленных. На заводе работали не только пленные, но и немцы: инженеры, мастера и другие специалисты. Администрация завода, так же как и администрация лагеря, очень боялись подхватить какую-нибудь заразу от «русской свиньи», поэтому всех пленных, и детей, и взрослых заставляли каждый день умываться и мыть ноги, а раз в неделю мыться в бане. При этом во время мытья немцы в помещение бани впускали какой-то газ, который должен был убивать вредных микробов и насекомых. Но многим от этого газа становилось плохо, а некоторые даже умирали. Особенно тяжело переносили газ дети. Но немцев это не волновало, новые партии пленных поступали постоянно.

Нас поселили в бараке, который находился напротив здания администрации лагеря. Я спала на втором ярусе нар, мама с сыном — на нижнем. В лагере было много военнопленных, женщин с детьми и детей 13–17 лет без родителей, а также и молодых женщин без детей. Все пленные, в том числе и дети, работали на заводе. В лагере оставались только дети младше восьми лет. Оставались одни, без присмотра взрослых, поэтому те, кто постарше, присматривали за младшими. Правда, в штате администрации лагеря числилась надзирательница, которая должна была воспитывать детей и учить их немецкому языку и немецкому порядку.

Звали её фрау Марта. Это была импозантная дама: высокая, очень полная, вся затянутая в кожаную одежду, которая скрипела при каждом движении. Она всегда ходила с длинной тростью. Фрау Марта знала русский язык, но плохо. Она заставляла нас говорить на немецком и, если кто-то неправильно произносил слова, очень больно била этой тростью. И ещё у неё была одна изуверская привычка: увидев мальчика без штанишек, сажала его к себе на колени и начинала крутить ему писульку, а если мальчик начинал плакать от боли, фрау Марта хлёстко била по голове. Девочек она тыкала хлыстом в живот или пинала ногами.

Дети боялись её как огня и, завидев в воротах лагеря монументальную фигуру фрау Марты, прятались кто куда. Особенно ей понравился мой брат Эдик. Ему тогда было два года, голубоглазый и белоголовый. Увидев его впервые, фрау Марта воскликнула: «О! Этот мальчик похож на арийца!». Она ущипнула Эдика за щёчку, но так больно, что он заплакал и бросился к матери на руки. Фрау Марта спросила у моей мамы: «Ты спала с немцем? Ребёнок от немца?» Мама возмущённо замахала руками: «Нет, нет! Мой муж русский и сын русский!» Фрау Марта злобно хлестнула её по лицу тростью. Мама вскрикнула и приложила руку к щеке, сквозь пальцы выступила кровь. Фрау Марта круто развернулась на каблуках своих до блеска начищенных русским пленным сапог и двинулась к зданию комендатуры.

С того времени она постоянно приходила в наш барак и, если видела бегающего без штанишек Эдика (штаны у него порвались, и он ходил в длинной женской кофте), брала его на руки, садилась на наши нары, угощала его кусочкам хлеба или сахаром и начинала своё развлечение. Первое время он терпел её действия ради угощения. Но фрау Марта усилила свой крутёж, Эдик плакал, отталкивал её руки и однажды даже укусил её. Она избила его хлыстом так, что он несколько дней не мог вставать.

Так как мама работала на заводе с раннего утра до позднего вечера, она не знала о действиях надзирательницы. Я рассказала ей о том, что случилось. На другой день мама на работе обратилась к своему мастеру-немцу с просьбой принести какие-нибудь штанишки сыну. Старый немец был добрым человеком. Маленький тщедушный старичок (мужчины помоложе находились на фронте), он иногда, украдкой, чтобы никто не увидел и не донёс в гестапо, давал моей маме какую-нибудь одежду, кусочек хлеба, варёную картошку.