Белая леди - [17]

Входное отверстие пули находилось в самом центре ее лба, что соответствовало обычным выстрелам самоубийцы в голову, независимо от того, была ли жертва левшой или нет. В большинстве таких случаев дуло оружия соприкасалось с кожей, оставляя коричневатые обожженные пятна вокруг пулевого отверстия и иногда опаленные волосы над ним. Более того, черный слой остатков пороха оставлял следы в области входного отверстия, и следователь, который вел дело, обнаружил несгоревшие кусочки пороха на коже вокруг раны. Еще более убедительным было то, что кольт «Детектив спешиал» находился в правой руке матери, а указательный палец ее правой руки находился на курке. Всего этого было достаточно, чтобы сделать вывод о самоубийстве.

Судебно-медицинская лаборатория сделала заключение, что находясь в положении «лежа на боку», Уилла Торренс поднесла дуло пистолета ко лбу и произвела фатальный выстрел. Пуля, чуть вверх и в несколько наклонном положении, прошла через голову и срикошетила от стены обратно, а затем пролетела внутри вагончика и расплющила циферблат часов, которые стояли на столике, застряв в их механизме, именно здесь она и была, в конце концов, обнаружена в деформированном состоянии.

Проблема в том, что у моей матери никогда не было оружия.

— Этот вопрос возникал при расследовании?

— Да.

— И?

— В наше время оружие в Америке очень легко купить. Даже тогда, три года назад, они пришли к заключению, что моя мать, жизнь которой проходила в цирке, легко могла приобрести оружие в любом городе, где мы выступали.

— Были ли пятна крови на ее руке?

— Нет, только на бретельках рубашки и на стене.

— М-да…

— Мы привезли ее домой в гробу и похоронили здесь, в Калузе. Во всех газетах об этом писали. По всей Америке выходили статьи. Я вам покажу, — она потянулась к серой коробке, стоявшей рядом с ней.

Мэттью попытался вспомнить, где он был в мае месяце три года назад. Ведь он не помнил заголовков о самоубийстве известной артистки цирка, особенно здесь, в таком цирковом городе, как Калуза. Может, он уезжал в это время? Может, это случилось в тот год, когда он проводил свой отпуск в Испании? Или, может быть, это имя Торренс сбивало его с толку? Стедман упомянул ее цирковое имя, но он не мог его вспомнить. Уинделл? Уилла Уинделл? Или Вагнер? Уилла Вагнер? Нет, это тоже не так. Уинклер?

— Мистер Стедман упоминал цирковое имя вашей матери, — сказал он, — но я…

— Уинки, — отозвалась она.

— Да, именно так, спасибо.

Мария кивнула головой и улыбнулась, затем взяла серую коробку и поставила ее себе на колени. Она сняла крышку, вынула из коробки фотографию маленькой девочки трех или четырех лет; на ней была коротенькая плиссированная юбочка, белая блузка, черные кожаные туфельки. Маленькая девочка улыбалась в камеру, ее улыбка очень напоминала улыбку Марии. Девчушка стояла рядом с плетеным креслом, которое придавало объем снимку; ростом она была не больше восьмидесяти сантиметров. На фотографии волосы девочки были немного светлее, чем волосы Марии; ее волосы были цвета земляники. Мэттью подумал, что Мария показывает ему свою детскую фотографию.

— Крошка Уилла Уинки, — сказала она. — Таково было имя, которое стояло в афишах.

Мэттью снова взглянул на фотографию. У маленькой девочки было лицо, глаза и улыбка взрослой женщины, рот накрашен. У нее была упругая грудь, полные бедра и стройные ноги. Мэттью смотрел на Уиллу Торренс, но видел крошку Уилли Уинки.

— Моя мать была одной из этих маленьких людей, — пояснила Мария. — Она была лилипуткой.

Фрэнк Саммервил ворвался в приемный покой.

— Никто ничего не знает, — сердито объявил он.

Глава 2. И был у нее маленький локон…

Уоррен договорился встретиться с Тутс Кили чуть позднее часа в воскресенье. Они встретились в одном из заведений, где подавали пиво и гамбургеры, оформленном под старомодный нью-йоркский салун. Все в нем было немного чересчур. Стеклянные панели слишком блестели, медные детали слишком выделялись, дерево чересчур кричащее. Единственной истинной деталью были старые украшения ко дню Святого Патрика, которые продолжали висеть и после семнадцатого числа.

В Калузе не было парада в день Святого Патрика, на самом деле этот праздник здесь проходил каждый год без особого шика. За исключением баров, они всегда были украшены зеленым, а в некоторых даже подавали зеленое пиво. По-видимому, это делалось, чтобы подтвердить широко распространенное мнение о том, что ирландцы много пьют. Уоррен не знал, было ли это предположение чистым вымыслом или достоверным фактом. Честно говоря, ему было все равно. Они с Тутс встречались совсем не ради выпивки. Мэттью Хоуп находился в критическом состоянии в больнице, и Уоррену была нужна ее помощь: они должны найти того, кто в него стрелял.

— Когда он не пришел в себя и в семь часов утра, — рассказывал он ей, — они стали проверять его. Доктора! Они ничего нам не говорили до восьми утра, когда мы уже…

— Кто это мы? — спросила Тутс.

— Я, Патриция и Фрэнк.

— Патриция?

— Демминг. Помощник прокурора штата, с которой встречался Мэттью.

Тутс кивнула головой и взяла в руки чизбургер. Ей хотелось бы выпить пива с ним, но она была чиста уже три года и не собиралась позволить какой-то слабости отбросить ее назад, к кокаину. Тутс было двадцать шесть лет, она была высокая, стройная, загорелая блондинка с карими глазами, которая уже переросла склонность к химической завивке; теперь длинные прямые светлые волосы падали ей на плечи. В это холодное воскресенье, двадцать седьмого марта, на Тутс был розовый свитер с белым воротничком, выглядывавшим из выреза ворота, голубые джинсы и ковбойские сапоги. Уоррен вынужден был признать, что она выглядела совершенно здоровой. Она поглощала чизбургер как оголодавший волк.