Белая лебедь Васьки Бриллианта. Часть 1 - [2]

Из обрывков информации почерпнутых из дневника заключенного, сидевшего с Владимиром Бабушкиным в Карлаге в 1950 годах, воспоминаний о нем «коллег» — Воров старой формации, удалось собрать мозаику основных вех жизненного пути главного героя этого романа.

Автор.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Всякая идея, если она достаточно долго разделяется многими, в какой-то части верна!

Воровская идея.

В России, легко и обыденно отдавшего своего монарха Николая II на растерзание безбожникам-коммунистам, 117 000 храмов с сияющими куполами и малиновым звоном колоколов, напоминали русскому человеку — оберегать ДУШУ и помнить о Христовых добродетелях!

В ЗОНЕ ЛАПОТКИ

Спецособая зона Лапотки уже месяц как сидела на голодовке, отказавшись от приема пищи. В камерах сидело по пять узников, «мусора» беспричинно избили хороших парней (всю камеру) и возмущенная зона обьявила голодовку.

Стареющий, больной, полуслепой Вор в законе Васька Бриллиант был на прогулке, когда к нему в прогулочный дворик вошел «хозяин» зоны — пожилой подполковник, в сопровождении двух офицеров.

— Чем обязан? — спросил Васька. Был он невероятно худ, роговые очки с толстенными стеклами гляделись телескопами на его бледном, как мел лице. Он с трудом передвигал ноги, волоча их за собой, точно к ним были подвешены тяжеленные гири. Одет он был в тонкий лагерный «клифт», больное горло замотано грязной тряпкой, на ногах нелепые, похожие на галоши — резиновые чуни.

— Скажи им Бриллиант, чтобы они сняли голодовку, уже до Москвы дошло, меня за кадык взяли — лицо «хозяина» покрылось красными пятнами от унижения, которое он испытывал перед Васькой.

— Вы беспредельничаете, потом приходите ко мне, чтобы я затирал за вами? — разгневался Васька.

Его только на днях выпустили из изолятора, где сорок пять суток держали на воде и хлебе. В обычных камерах ШИЗО в бетонном полу был вмонтирован пень, его выломали и вынесли, залив воды с хлоркой, чтобы стало скользко передвигаться — ноги разьезжались в стороны и полуслепой Васька, раз за разом падал. Хрусталик одного глаза у Васьки был нарушен (ментовской сапог попал прямо в глаз), а второй глаз едва видел на пятьдесят процентов. Сорок пять суток — день и ночь, Васька ходил по стеночке.

— Значит, не поможешь мне? — зловеще спросил «хозяин». В его голове уже вертелись страшные кары, какие еще он мог применить по отношению к этому презренному полутрупу.

— Сам решай свои проблемы — ответил ему Васька.

— Ладно, Бриллиант, сочтемся — «хозяин» сломал ветку, которую вертел в руках — Я лишаю тебя прогулок. Уведи его! — приказал подполковник надзирателям.

Стены его камеры были обварены железными листами, и на них, под самым потолком намерзал лед. В углах сизые наплывы льда набухали и багровели, точно раковая опухоль.

Старый сиделец, Васька затылком почуял, что за ним в «волчок» наблюдает вертухай. Тихо, очень тихо открылась «кормушка» и на пол упала крохотная, запаянная в целофан «малява».

Васька обернулся и увидел часть серого лица надзирателя — это был его давнишний знакомец одних с ним лет по кличке Таракан, служивший в лагерной системе уже не один десяток лет. Когда — то очень давно, много лет назад, ребята затянули его, тогда еще молодого, в каптерку и хотели порезать, за его нахрапистость. Случайно зашедший в будку Васька уберег его от смерти, отведя в сторону ножи и произнеся фразу, которую Таракан вряд ли мог забыть:

— Что ты творишь? У тебя же вся жизнь впереди, сохрани в себе человека, не становись палачом — сказал тогда ему Васька.

Теперь перетаптываясь с ноги на ногу, Таракан ждал, когда Васька подойдет к кормушке.

— Васька! — прошептал Таракан — В зоне бунт! «Мужики» требуют от хозяина, чтобы он выпустил тебя. Ответь «положенцу», я отнесу. Ты же знаешь меня.

— Знаю и помню тебя, Тараканище!

— Я вернусь через полчаса.

Он просунул Ваське огрызок карандаша и бесшумно прикрыл «кормушку».

Дождавшись, когда он уйдет, Василий содрал целофановую обертку со «шпульки» и развернул «маляву».

«Мир Ворам! Вася, «мужики» взбунтовались, из-за того, что «хозяин» не выпускает тебя в барак. Зона не выходит на работу, они подали петицию. Что мне делать?» — спрашивал положенец, хороший, но еще молодой и малоопытный парень — Антон.

В тексте «малявы» чувствовалась тревога от создавшейся ситуации, ведь не часто такое случается в «системе», чтобы смирные, работящие, лагерные «мужики», вдруг забунтовали. И не из-за сала и хлеба, а вот возьми и всколыхнись, чтобы Вора им выпустили из БУРа…

«Вот она, пресловутая загадочная русская душа! Что на крест молиться, что башкой об стену!»

Вспышкой зарницы в памяти полыхнули бессвязные обрывки далеких воспоминаний, настолько давних, что на мгновенье показалось, будто были они не в его — Васькиной жизни. Он вспомнил беспощадный пьяный бунт мужиков в Карлаге, в 1953 году, в зоне на Карабасе, где русские «бузотеры-мужики» поддавшись влиянию «бандеровцев», снесли 7 — ой и 8 — ой воровские бараки, набросившись на Воров с арматуринами и в безжалостной бойне многих покалечили, а семерых зверски растерзали.

А нынче они поднялись из-за него, Вора Бриллианта!

Он знал, что простой «мужик» чтит его, и это многого стоило, собственно стоило всей его жизни! И не только его жизни, а жизни всех «честных» Воров, загибавшихся в штрафных лагерях, в БУРах, на «кичах», в карцерах и «крытых», потому что по большому счету гнили они там, за этих самых простых русских Иванов и не только русских — нет для истинных Воров национальностей.