Белая лебедь Васьки Бриллианта. Часть 1 - [14]

Из Юрьева прибыл этап и в камеру занесли одного председателя колхоза, со сроком 10 лет по Указу. Совсем молодой парень, только недавно отслуживший в армии. В деревне, где он жил, он был единственным мужчиной, даже мальчишек в ней не было. Все мужчины деревни полегли в войне, и вот этот Ваня Смирнов оказался там за всех мужиков. Он был закован в железный панцирь, потому что чекисты били его так, что сломали ему позвоночник.

— У меня растрата, не превышающая размер оклада, я внёс деньги в кассу, а они всё равно дали срок — рассказывал Ваня Смирнов.

Он понравился Ваське и Васька вместе с Арсением стал ухаживать за ним, а когда в субботу камеру повели в баню, они подняли его на руки и понесли.

— Вася, некоторые бабы очень просили меня. Поеби говорят Ваня ради Христа, и что мне было делать? Пересплю, а утром хоть в петлю лезь, ведь у них же мужья где-то, вот так и жил, колхоз надо было поднимать, но вот теперь… как они там без меня?

Арсений, от природы поразительно совестливый, стыдливый парень, краснел, слушая Ванькины рассказы, лицо его покрывалось красными пятнами, он отворачивался, делая вид, что разглядывает потолок.

Васька-же к Ванькиному монологу отнёсся с пониманием, по — житейски.

— Ну, что-же им делать? Природа свое требует, не объяснишь ей, что мужиков на фронте побило. Молодец Ванька, что не отказывал им в этом.

Арсений тёр ему руки, ноги, а Васька поливал из таза тёплой водой. «Пеца» после бани подсел к нему и недоумённо произнёс:

— Не пойму я тебя Бриллиант, то ты за обрубка лягавых бьешь, теперь сиделкой нанялся к парализованному.

— Хочешь сказать — не Воровское поведение?

— Я всю Колыму прошёл, мои зенки такого навидались Бриллиант. Были бы они Воры — тогда другой разговор…

— «Пеца», давай отталкиваться от того, что Воры это «Люди», и всё людское — есть Воровское.

— Видно зря я затеял этот разговор — глухо произнёс припечатанный к стенке «Пеца».

— Оставим его — предложил Васька и протянул «Пеце» руку.

— Вася, если бы ты знал, как эти бабы выли по ночам, будто волчицы. Подушки закусят и воют, тихо так, чтобы детей не пугать, а утром берут серп и в поле — жать, снопы вязать. Голод в деревне, крапиву жрали. Я же на войну два раза убегал, меня назад прогоняли. А в 1946 забрали в армию, три года в строю, в Туркмении, в Кушке, на границе — вот и вся моя история — Ванька блестел зубами и орал дико, когда Васька поливал его водой.

Вечером, они лежали на шконках и Арсений рассуждал наивно обращаясь к Смирнову:

— Ну ладно, я украл. Начислил лишнее и полученные деньги поделили с директором. Война ведь закончилась, Алевтине хотелось посещать рестораны, одеваться, а для этого нужны были деньги. Но вот тебя же, ни за что посадили, да ещё такой срок дали! Как же так?

— Ещё Чехов в своем рассказе «Любовь» писал, что если дело попадает к судье, то человека обязательно осудят — неожиданно произнёс Васька.

Арсений, повернув голову, принялся разглядывать Ваську с интересом и нескрываемым любопытством.

— Василий, а какое у тебя образование?

— Шесть классов.

— А почему ты не учился дальше?

— Война началась. Я школу бросил.

— Но почему? Вы же в Астрахани жили, а там войны не было.

— Война была повсюду, Арсений. Бомбы конечно не рвались, но война сидела в любом человеке. Из каждой семьи кто-то был на фронте. Мне тогда только четырнадцать исполнилось. Мать на заводе работала — оборонном, паёк получала. Я хоть и младший, но один мужчина в доме, две сестрёнки надо мной, кормить их надо, глядеть за ними, не получилось учиться, да и матери не до моей учёбы было и в школе, учителя нашего на фронт забрали, вообщем в классе бардак.

— А я учёбу любил. После школы в институт пошёл в 1940 году, а когда война началась, нашему институту бронь дали — она на всех распространялась — на преподавателей, студентов. В 1945 году сразу после парада Победы на Красной площади, наш выпуск получил дипломы. Я стал экономистом, но работать пошёл бухгалтером, там зарплата выше, я тогда уже с Алевтиной встречался.

— «Шах» бы сейчас сказал тебе: Вон откуда у тебя хватательный рефлекс развился!

— Да «Шах» не упустил бы шанса вонзить в меня зубы. Почему вы разные, ты Вор и он Вор?

— У меня две сестры, Арсений, от одной матери, одну сиську сосали, а обе разные. Аня во мне души не чает, умереть готова, а Женька, та волком глядит, вот и пойми…

— А сколько им?

— Ане сейчас 25 лет, а Женька на год ее младше — погодки они.

— Василий, а отец твой где? — осторожно вступил в их разговор Ванька.

Васька долго молчал и его друзья не нарушали этого молчания, понимали, на больную мозоль наступили.

— Да нет, всё нормально парни, не бойтесь, я ведь не сахарный, не растаю. Я ушёл в воспоминания. Отец мой был тюркских кровей, мамка говорила, что он казак из — под Оренбурга. Лицом вылитый Чапаев был. Злые языки прозвали мамку — Чапаихой, ну а когда я подрос, то стал Чапаёнком.

— А что с ним стало? — спросил Арсений.

— Не знаю, помню, что ушел на фронт, я ещё совсем шкет был. Дед мой был богатым, как-то проходили с матерью мимо высокого красивого дома, и она сказала мне, что это когда-то был дом ее отца. Но я это смутно помню.