Белая крепость - [27]

Ходжа не очень прислушивался ко мне, но все же велел подготовить календарь для падишаха. Он сказал: для того, чтобы ввести в заблуждение падишаха, надо сочинить рассказ, в котором никто ничего не поймет и из которого никто не сделает никакого заключения. Потом спросил, можно ли выдумать рассказ, не имеющий никакого смысла, но доставляющий удовольствие, если его читать и слушать? «Как музыка?» — спросил я, и этим удивил Ходжу. Мы начали размышлять о хорошем рассказе, который начинался бы как детская сказка, в середине был пугающим, как страшный сон, а в конце печальным, как любовная история, закончившаяся разлукой. В ночь накануне визита во дворец мы весело болтали и напряженно работали. В соседней комнате наш друг каллиграф-левша переписывал начисто первую часть рассказа Ходжи, который он все еще не закончил. К утру, обработав имевшиеся у нас не слишком точные цифры, я сделал вывод, что чума покинет город через двадцать дней, забрав с собой последние жертвы на рынках. Ходжа не спросил, на чем я основываю свои выводы, только сказал, что день избавления слишком далек, и велел переделать календарь, чтобы эпидемия кончалась через две недели, спрятав этот срок за другими цифрами. Я не был так оптимистичен, но сделал, как он сказал. Ходжа тут же сочинил к некоторым датам поэтические строчки и отдал календарь каллиграфу. Меня он попросил проиллюстрировать некоторые строки. Он взял все приготовленное, переписанное на мраморной бумаге, наскоро переплетенное в голубую обложку, и к обеду, невеселый, ушел. Он боялся. Он сказал, что надеется не столько на мой календарь, сколько на пеликанов, крылатых быков, красных муравьев и говорящих обезьян, изображенных на рисунках к его рассказу.

Вечером он вернулся взволнованный, сказал, что убедил падишаха в правильности предсказаний, волнение его длилось еще три недели. «Все может случиться», — повторял он; в первый день у него не было особой надежды; когда юноша красивым голосом читал его рассказ, среди приближенных падишаха слышались смешки, они нарочно посмеивались, чтобы унизить Ходжу перед падишахом, но падишах пресек их насмешки; спросив, однако, на чем основано предположение, что эпидемия кончится через две недели. Ходжа пояснил, что ответ на этот вопрос содержится в рассказе, в котором никто ничего не понял. Потом, чтобы понравиться падишаху, он гладил кошек разных мастей, привезенных из Трабзона[56] и заполонивших не только внутренний двор, но и комнаты.

На второй день, вернувшись из дворца, он сказал, что двор разделился на две группы: одни, среди которых был и главный астролог Сыткы-эфенди, требовали, чтобы все принятые в городе меры были отменены; другие вместе с Ходжой говорили, что надо продолжать ограничения, чтобы шайтан чумы не мог забирать с собой горожан. Меня обнадеживало снижающееся день ото дня число умирающих, но Ходжа очень волновался: говорили, что первая группа во главе с Кёпрюлю готовилась к бунту; целью их было не остановить чуму, а разделаться с врагами.

За первую неделю число умерших заметно уменьшилось, но по моим подсчетам получалось, что через неделю эпидемия не кончится. Я говорил Ходже, что напрасно он изменил составленный мной календарь, но он уже преисполнился надежд; он понял, что слухи о Кёпрюлю таковыми и останутся, и никаких действий со стороны главного везира не последует. Поэтому Ходжа и его сторонники объявили, что Кёпрюлю — с ними. Сильно напуганный всеми этими интригами падишах находил успокоение в своих кошках.

К концу второй недели город страдал уже не столько от чумы, сколько от принимаемых мер; с каждым днем умирало все меньше людей, но это видели только такие, как мы, занимающиеся этим. Поползли слухи о голоде, Стамбул казался страшным покинутым городом; я не выходил из квартала, мне обо всем этом рассказывал Ходжа: он чувствовал отчаяние людей, сражавшихся с чумой за закрытыми окнами и дверями, не ждавших ничего, кроме чумы и смерти. Это ожидание ощущалось и во дворце: стоило упасть чашке или кому-то громко кашлянуть, как толпа умников, ожидавших, что сегодня решит падишах, заговорила тотчас шепотом, умирая от страха; они волновались, как всякие, потерявшие надежду, и мечтали, чтоб хоть что-нибудь уже произошло, все равно что, но произошло.

Ходжа тоже поддавался этому настроению, старался убедить падишаха, что его предсказание верно — чума потихоньку отступает, но тот слушал невнимательно, и Ходже приходилось переходить к рассказам о животных.

Через два дня подсчеты в мечетях показали, что число больных значительно уменьшилось, но не это было главной причиной радости Ходжи в эту пятницу: некоторые отчаявшиеся мелкие ремесленники вступили в драку с янычарами, перекрывшими дороги; к ним присоединилась часть янычар, обеспокоенных принимаемыми мерами, несколько глупых имамов, читавших проповеди в мечетях, всякие хулиганы, разбойники и безработные; они кричали, что чума — дело Аллаха, и не надо в него вмешиваться, но едва начавшееся волнение было сразу подавлено. И, видимо, чтобы показать, насколько серьезно то, что сейчас происходит, шейхульислам