Белая горячка - [3]

В Бомнаке есть маленькая больничка с несколькими койками и один врач–пенсионер. Педиатр, принимающий роды, вырывающий зубы, делающий аборты и определяющий причины всех случаев смерти в деревне и близлежащих поселениях. Каждый такой случай он заносит в Книгу Смертей, которая ведется с 1964 года.

— Даже если тело не найдено, — говорит доктор Наталья Борисова, — как, например, в случае провалившегося под лед Саши Яковлева.

В деревушке живет (в смысле прописано, потому что многие оленеводы и охотники появляются здесь лишь на несколько дней в году) 487 человек. 208 из них — эвенки. С каждым годом детей рождается все меньше. В 2007‑м их родилось только четверо.

Листаю Книгу Смертей. В среднем 10–15 записей в год. Например, в 1992‑м, когда уже распался Советский Союз, доктор Наталья сделала десять записей. Трое русских умерли естественной смертью, семеро эвенков — при трагических обстоятельствах. Двое отравились алкоголем, один в состоянии опьянения выпал из лодки, 27-летняя девушка умерла, потому что имела «многочисленные переломы костей таза с повреждениями внутренних органов», но доктор Наталья не знает, что конкретно тогда произошло. Похоже на ДТП, но здесь нет дорог. 56-летняя Лидия замерзла на деревенской улице, 45-летний Олег повесился, а 30-летний Александр погиб от пули. «Стреляная рана головы с перемещением костей черепа».

— Они всегда стреляют под подбородок, — с грустью шепчет сестра Елена, зрелая, по–эвенкийски красивая, ухоженая женщина. — Только так можно прикончить себя из винтовки. Мой отец так застрелился. И брат. Едут в тайгу, водка кончается, они трезвеют, и вот тогда начинаются галлюцинации, белая горячка.

— А раньше меньше пили? — спрашиваю я.

— Ничуть не меньше. Но не было причин так себя убивать. И себя и других. Теперь народ обеднел, вот и перешли на свой самогон и разные достижения химии.

Сегодня я вернулся из тайги, где меня угощали техническим спиртом. Который могут приправить, чтобы сильнее взяло, например, димедролом, таблетками–транквилизаторами. После такого питья много отравлений. Замерзают, горят в палатках, хватаются за ножи…

— Русские тоже много пьют.

— Пьют, выпьют стакан и нормально ходят, а вот эвенки падают.

— И еще эта взаимная ненависть русских и эвенков, — говорит доктор Наталья. — Может, это из–за бедности? От безнадежности, бесправия, безработицы? У нас даже молодежь не может на безработных зарегистрироваться, потому что в город надо ехать, каждый месяц показываться, а это огромный путь, двое суток.

— Сколько сейчас у вас пациентов в больнице? — спрашиваю под конец.

— Один. Леночка Колесова, трехлетняя внучка Лены, у которой ты остановился. Ее мать уже два дня в запое, вот и взяли мы малышку пока что. Всегда так делаем, когда родители в запой уходят. Днем — в детском садике, ночью — у нас. Такая вот деревенская скорая помощь.

Доктор Наталья на минуту задумалась. «Когда начинали Книгу, то записывали туда людей по 70, по 80 лет. Теперь таких нет. Мужчина в 50 лет — старик, патриарх, игра природы. У 50-летних женщин старческое слабоумие. В здешних краях живут до сорока.

Шестой

Выстрелил себе из винтовки в грудь. 21 марта 1996 года. Его звали Павел Яковлев, и был он бездетным вдовцом. Он не родственник Володи и Саши, которые погибли раньше. Почти все местные эвенки носят одну из пяти распространенных русских фамилий, под которыми их записали в тридцатые годы.

Павлу было 66 лет, он был старшим по возрасту в бригаде оленеводов.

За несколько недель до смерти он жутко обварился кипятком, но не стал лечиться. Началась гангрена. Приехал из тайги в деревушку, но так и не появился в больнице. Жил как последний бомж по конуркам и углам, своего дома не было.

В бригаде номер один осталось одиннадцать оленеводов.

Седьмой

Через десять дней в четыре утра выстрелил в себя Саша Марков. Его жена побежала к Лене Колесовой, потому что в тайге привыкла, что зоотехник лечит и людей и оленей.

У Саши была маленькая ранка в груди, из которой струилась кровь. Он сидел на полу. Оленеводы терпеть не могут домашней утвари. Войдя в квартиру, они не повесят куртку на вешалку, а бросят ее под ноги. Спят и едят на полу, а если случится им сидеть за столом, залезают с ногами на стул и сидят, уперев подбородок в колени, как у печки в палатке.

Лена велела отправить раненого Сашу в больницу, но доктор Наталья Борисова не могла провести сложную операцию. Оленевод умер в машине по дороге в городок.

Таким образом, в бригаде осталось десять оленеводов.

Восьмой

В сущности — восьмая, потому что речь о Лене Софроновой, Сашиной жене. Месяц спустя, в мае 1996 года, она напилась до смерти.

Общих детей у них не было. После нее остались прижитые еще до брака 12-летняя Маша и 14-летняя Таня. Сначала они жили у тетки, а потом их отправили в детский дом. Обе страшно пьют. В прошлом году суд определил двух Таниных сыновей в детский дом.

— Как–то раз мы пришли к ней, — говорит доктор Наталья, которая состоит в деревенской социальной комиссии, — а она кормит четырехмесячного младенца из бутылки водой, слитой после варки макарон.

Осталось девять оленеводов.