Белая береза - [179]

Но этому, безусловно, немало способствовало одно важное обстоятельство. Брянцев всегда знал, что рядом с ним или позади него гвардии майор Озеров, что его неусыпное око строго следит за действиями всего полка.

Теперь Озерова не было. Перед Брянцевым только его карта, на которой сделаны торопливые, непонятные пометки… Что они означают? Какие меры хотел принять Озеров для улучшения обороноспособности полка? Разгадать мысли, которые тревожили Озерова, трудно, да и времени для размышлений нет: надо немедленно принимать командование полком и совершенно самостоятельно вести бой. Вот теперь-то было от чего потерять спокойствие, но Брянцев неожиданно почувствовал, что вся его душа леденеет от непривычно ровной и трезвой работы мысли.

— Где сейчас Смольянинов? — спросил он Шаракшанэ.

— Скоро приедет сюда.

— Я пошел к рации!

Так он принял командование полком.

Бой гремел на всем рубеже. Атака немецких танков на Садки была уже отбита: две вражеские машины догорали в низине, остальные повернули обратно и скрылись в Ленино. Но в низине, по обе стороны шоссе, крепко прижатая нашим огнем, не успевшая спастись бегством, залегла немецкая пехота. Батальон Шаракшанэ уничтожал ее беспощадно. Со всех точек взгорья, с чердаков крестьянских изб беспрерывно раздавались пулеметные очереди. Отовсюду били стрелки и снайперы, — по каждой сделавшей движение вражеской голове. Минометные батареи, одна за другой, открывали позади деревни беглый огонь. По всей низине из огня и дыма неслись дикие вопли. Тяжелая артиллерия тем временем посылала свои воющие снаряды гораздо дальше, вплоть до поселка Снегири. Туда же, по обе стороны шоссе, на бреющем полете проносились, звено за звеном, наши могучие штурмовики, уже прозванные гитлеровцами "черной смертью".

…Капитан Смольянинов нашел Брянцева и Шаракшанэ на совместном наблюдательном пункте — в старой, с чудовищно толстыми стенами, давно заброшенной церкви. В предвоенные годы церковь использовалась под колхозный склад: у входных дверей, открывающихся на запад, лежал большой ворох каменного угля, а в центре — железный лом, дрова, разные ящики и бочки… Брянцев и Шаракшанэ, встав на ящики, переговариваясь, наблюдали за полем боя в разбитое окно, загороженное ржавой решеткой. Во всех углах отдыхали и грызли сухари связные, а телефонисты настойчиво твердили названия цветов, словно почему-то боялись забыть их навсегда:

— Роза! Роза! Я — Тюльпан.

— Астра! Астра! Астра!

К приезду Смольянинова комиссар Брянцев успел ознакомиться с боевой обстановкой во всех батальонах и сумел разгадать многие пометки Озерова на карте, его мысли перед боем. Утащив начальника штаба полка в алтарь, где находились только радисты, Брянцев развернул на подоконнике карту и, пересиливая звуки близкой орудийной стрельбы, закричал счастливым голосом:

— Врут, гады, не обманут! Они сначала пошли на Шаракшанэ, а им как дали здесь… Два танка долой! А от пехоты — клочья! Но они только делают вид, что хотят опрокинуть нас на шоссе! Да, это точно! А на самом деле хотят пробиться вот где, на правом фланге! Вот здесь они уже бросают танки на Журавского, и значительно больше, чем бросали на Садки! Видишь, как обмануть задумали? А майор сразу догадался, что они не полезут на Садки, а постараются обойти нас справа! Вот он на правом фланге и делал разные пометки… Видишь?

Крупное продолговатое лицо капитана Смольянинова казалось суровым от необычайной сосредоточенности. Срывая сосульки с пышных мужицких усов, начальник штаба спросил:

— Как теперь у Журавского?

— Хорошо! Крепко стоит! Подбросили туда противотанковой артиллерии, пулеметный взвод и два стрелковых… И наши танки туда вышли! Устоит!

— А у Головко как?

— Тоже отвлекают! Одна морока!

В последние дни все в полку обратили внимание на то, что на левом фланге — к югу от шоссе — артиллерия грохочет все тише и реже, а на правом — значительно севернее шоссе — с рассвета до темноты, постепенно откатываясь назад… Никто не знал точно, где именно идут там бои, но многие догадывались, что группировки немецко-фашистских войск, наступавшие вдоль Волоколамского и Ленинградского шоссе, уже соединились где-то в районе Крюково и оттуда стремятся наикратчайшим путем прорваться к Москве.

— Главные силы они бросают сейчас правее шоссе, это ясно! — свертывая карту, сказал Брянцев. — Конечно, они и здесь еще могут ударить. От этих гадов всего жди! Но только одно мне ясно: они уже не могут идти широким фронтом, они мечутся, выискивая наши слабые места, они лезут из последних сил! Они уже вот так лезут!… — Брянцев показал, как гребут руками землю. — Лезут и захлебываются своей кровью!

Старый штабист капитан Смольянинов втайне всегда относился с недоверием к военным знаниям политработников армии. В этом его убедило, в частности, знакомство с Яхно. Смольянинов думал, что такими, как Яхно, и должны быть все политработники армии; их сила главным образом в умении владеть большевистским словом, умении сливаться душой с солдатской массой и личным примером воодушевлять ее на подвиги… Он не знал, что за несколько месяцев войны комиссары и политруки, воюя рядом с опытными командирами, приобрели немало военных знаний, что многие из них уже могут самостоятельно вести большие бои.