Белая акула - [32]

Брайан начал отползать назад, но потом понял, что безопасность лежит не в горизонтальной, а в вертикальной плоскости; он оттолкнулся от дна и рванулся вверх, судорожно нащупывая черный кабель в резиновой изоляции, связанный с буем на поверхности. Найдя кабель, Брайан потянулся вдоль него.

Но кабель провис в отливном течении, а вес Брайана только усиливал провисание; вместо того чтобы подтягиваться вверх, он тянул кабель вниз. Освобожденный от напряжения сверху, датчик, который зацепился за контейнер снизу, высвободился и повлекся по песку. Лодка на поверхности теперь дрейфовала, ничем не удерживаемая, таща за собой датчик и Брайана.

Брайан посмотрел вниз и увидел, как тело Бака, все еще кровоточащее, опускается на песок.

Затем нападавший повернулся к Брайану.

У него были глаза – молочно-белые, почти бесцветные.

Существо взвилось с песка подобно ракете. Казалось, оно летит к Брайану.

Все еще работая ногами и подтягиваясь одной рукой, он потянулся за пристегнутым к голени ножом. Пальцы заскребли по резиновому кольцу-застежке, удерживающему нож в ножнах. Оно растянулось, снова сжалось, опять растянулось и соскочило. Брайан выдернул нож из чехла.

Существо продолжало набирать высоту, как дельфин хвостом, двигая ногами, не издавая ни звука, не выпуская пузырьков воздуха. На Брайана нацелились когти – десять когтей, искривленных, как маленькие косы.

Брайан посмотрел вверх – до поверхности оставалось недалеко, он уже видел солнце. Блистающие лучи пронзали зеленую воду.

Потом он глянул вниз: существо находилось под ним. В раскрытом рту лучи света высветили ряды треугольных зубов, засверкавших, как серебряные звезды.

Брайан закричал в шлем:

– Нет!

Но услышать его было некому. Когти вонзились Брайану в щиколотку, раздирая плоть и утаскивая его вниз.

Он поднял нож и не глядя махнул им. Что-то впилось Брайану в запястье, и стальные шипы разрезали ему вены и сухожилия. Нож отлетел в сторону.

Брайан отпустил кабель, чтобы отмахнуться другой рукой, но ее тоже схватили; руки оказались широко разведены, а голова откинута назад.

Он пытался закричать, но едва открыл рот, как что-то, оглушая, ударило в маску.

Потом он ощутил зубы на своем горле.

Последнее, что видел Брайан, – облако его собственной крови, клубящееся в лучах желтого солнца, – оранжевый туман.

* * *

Существо почувствовало, что этот зверь мертв. Оно удерживало его когтями и зубами и опускалось с добычей по спирали в медленном танце смерти.

Оказавшись на дне, существо потащило добычу к тому месту, где на песке лежал тот, второй, перекатываясь в подводном течении туда и обратно. А затем начало питаться.

* * *

Маленькую лодку на поверхности настигла приливная волна. Лодка быстро перемещалась, беспорядочно вертясь и описывая ленивые круги, потому что ее тормозил тяжелый кабель в резиновой изоляции, свисавший с носа.

Ненадолго лодка села на мель, наскочив на подводный риф, но волной от далекого судна ее мягко подняло, перенесло через скалу и подтолкнуло по направлению к берегу.

16

Чейс нацелился носом «Уэйлера» на свободный причал в одном из плавучих доков перед крошечным яхт-клубом на западной окраине городка. Он не состоял членом клуба: не играл в теннис, не гонял под парусом и не носил пастельных тонов брюки с эмблемой-уткой – но знал большинство членов клуба на протяжении десятилетий, со многими из них дружил, и они никогда не отказывали ему в стоянке у крытых причалов клуба.

Вода в этот рассветный час была неподвижна как стекло, словно дневной бриз пока не решил, в каком направлении дуть. Морские птицы еще не вылетели на кормежку, и косяки рыбьей молоди лишь едва рябили поверхность, бесцельно бродя между заякоренных яхт.

Чейс перевел рычаг переключения передач в нейтральное положение, потом повернул ключ зажигания, выключая двигатель; нос лодки бесшумно вошел в док. Макс стоял на баке, готовый оттолкнуться от причала, и Чейс сказал себе: «Не раскрывай рот. Не проси его снова быть осторожным, чтобы пальцы не расплющило между лодкой и причалом: не повторяй ему, чтобы удерживал равновесие и не вывалился за борт». Макс опустился на колени, нагнулся и четко отбился от причала, спрыгнул на настил с носовым фалинем и пришвартовал лодку к кнехту словно профессионал.

Чейс ничего не сказал, когда его сын пришвартовался кормовым фалинем, не поблагодарил Макса и даже не кивнул, отмечая хорошо сделанную работу. Но себя он поздравил, увидев у Макса легкую гордую улыбку, – Саймон понял, что осваивает кое-что не менее трудное, чем наука быть родителем: он учился, когда и как прекращать быть родителем.

Он передал Максу рюкзак и поднялся на причал; они пошли к автостоянке.

В отдалении кричала одинокая чайка, а где-то в городке лаяла собака. Самым громким звуком, который они слышали помимо этих, был шелест покрытой росой травы под ногами.

Затем над верхушками деревьев проплыл размытый звон церковного колокола, отсчитавшего шесть ударов.

– Шесть часов, – произнес Макс, оглядываясь вокруг и словно что-то для себя открывая. – Я никогда еще не вставал раньше шести. Никогда. Во всяком случае, не помню такого.

– В это время суток, – заметил Чейс, – все вокруг новое и чистое. Это – время поверить в удачу.