Бегущий во тьме - [4]

III

13:00. Поезд ни разу не останавливался. Кажется, народ впал в странное состояние, смесь апатии и меланхолии. Первое время все липли к окнам, разглядывали бегущего, потом это занятие им наскучило и все разошлись по купе. Иногда, очень редко, слышались громкие голоса. Я несколько раз прошёл из одного конца вагона в другой. Стены всё так же перегораживали вагон. Как ни странно, никто не страдал из-за отсутствия туалета, будто процессы в организмах замедлились до максимума. Я сам уснул, довольно надолго, так что проснулся уже в шесть часов вечера — по моим часам. Мои попутчики куда-то подевались, только два раза сквозь сон я слышал, как открывалась дверь. Я вышел в коридор — немного пройтись. Казалось, вагон вымер. Ни единого звука, кроме стука колёс, ни шороха, ни шума — ничего. Бегущий человек теперь бежал совсем близко к вагону. Наверное, если открыть окно и протянуть руку — можно дотянуться, притронуться… — …знаете, кто это? Я вздрогнул. Окно оказалось открытым, в лицо мне бил ледяной ветер, сухой, как пыль. Человек с той стороны был совсем реальным. Он иногда поворачивал на бегу голову и смотрел на меня и показывал рукой куда-то вперёди себя. Рядом со мной стоял старичок в синем пиджачке, таких же брюках и серой рубашке. — Простите, не расслышал, — извинился я. Старичок смешно дёрнул носом.

— Спрашиваю, знаете, кто это там бежит?

— Нет, — я пожал плечами. — Откуда мне знать?

Старичок снова пошевелил носом.

— Мне кажется, он хочет что-то показать. Видите?

Бегущий Человек снова протянул вперёд руку и его губы зашевелились, будто он говорил.

— Может быть…

Я настолько привык к бледному голубому свечению, которым был наполнен воздух, что превратившиеся в резиновые маски лица уже не удивляли меня. Да и сама обстановка перестала давить на меня.

— Может, попробовать поговорить с ним? — предложил старичок. — Давайте откроем окно и попытаемся?

— Открывайте, — безразлично ответил я.

Честно говоря, я ожидал, что старичок почешет в затылке и откажется, но он совершенно спокойно опустил раму и по пояс высунулся наружу. У меня сердце чуть не остановилось — старика мотало из стороны в сторону. Надо было, наверное, придержать его, но я стоял, остолбенев, и смотрел, как старик лезет в окно. Он каким-то образом встал на колени на раму и почти полностью вылез в окно. До меня долетали отдельные слова. Старик обернулся, посмотрел на меня — и тут поезд тряхнуло. Старик падал медленно, словно воздух внезапно загустел и держал его. Я кинулся к окну — и успел поймать руку. Я видел белые от ужаса глаза и почерневшие губы. Какая-то сила пыталась оторвать старика от меня — и ей это, в конце концов, удалось. Я не смог больше держать его руку. Тело упало в черноту, не издав ни звука.

Только через несколько секунд поезд тряхнуло вторично. Я посмотрел на Бегущего и увидел, что его голова повёрнута назад. Клянусь, в глазах его читалось сожаление! Я отскочил от окна и прижался спиной к двери купе. Внутри меня клокотало ледяное пламя. Я с ужасом смотрел на чёрный проём окна, за которым свистал ветер, бился о стенки вагона, врывался внутрь — и иссякал в тщётной попытке и здесь уничтожить всё живое. Меня трясло. Волны крупной дрожи носились по всему телу, от макушки до пяток. Стук колёс стал гулким и ужасно громким, да к тому же опустился куда-то к инфразвуковому барьеру, так что ритмичное биение отдавалось в моём мозгу невидимым колоколом. Через некоторое время картинка перед глазами стала размываться, а в самих глазах появилось неприятное колющее ощущение. Это и привело меня в чувство — покалывание мгновенно превратилось в щиплющую боль. Оказывается, пот залил мне глаза. Липкий холодный пот, похожий на загустевший от холода сироп, сколько я ни стирал его ладонями со лба — он только размазывался по коже. Впервые за часы, проведённые в проклятом вагоне, мною овладела настоящая паника. Я сел на пол, сжался в комок. Мне хотелось спрятать голову между коленями, но они уже были охвачены руками, так что максимум, что мне удалось сделать, это прижаться лбом к бёдрам. Дрожь не унялась, наоборот переросла в настоящую лихорадку. Если бы я хоть немного расслабился, то, наверное, растянулся бы на полу и забился в припадке. Через какое-то время, я почувствовал, что меня подняли и понесли. Веки стали тяжёлыми и, кажется, склеились друг с другом, так что как я ни пытался разлепить их, все мои усилия принесли нулевой результат. Меня положили на ровную твёрдую поверхность — скорее всего, на полку в купе. Чья-то широкая ладонь врезалась мне в щёку, заставив голову мотнуться. Потом я почувствовал, как разжимают мои челюсти. В рот полилась обжигающе горькая жидкость. Водка. Я глотнул — и водка будто растворилась в гортани. Я выцедил весь стакан и действительно почувствовал некоторое облегчение. Чуть утихла боль в теле, мышцы расслабились. Правда, лихорадка осталась. Я с превеликим трудом перевернулся на бок и приоткрыл глаза. Это Костя принёс меня и уложил на полку. Я никогда бы не подумал, что его лицо может принимать такое выражение — подкрашенный бледностью страх вперемешку с осознанием чего-то неизбежного…