Бегущая в зеркалах - [22]

В феврале Йохиму исполнилось пятнадцать. Он был не по возрасту высок и переживал это обстоятельство не ведая, что немного опередил время, возглавив генерацию акселератов, которой предстояло в ближайшие годы значительно обогнать его жалкие 185 см. Пока же он был самым высоким в гимназии, всегда возвышаясь над другими, в то время как хотелось совсем обратного – свернуться, спрятаться, убрать с глаз долой эту вислоносую, ушастую голову.

Бледное, не тронутое загаром тело, извлеченное из спасительной кожуры одежд, выглядело нелепо и жалко. Плечи не то чтобы узкие, но опущенные вперед, выставляли напоказ круглую спину с оттопыренными лопатками. Руки с красноватыми крупными маслами на локтях и запястьях болтались чуть ли не до колен, а бедренные кости, хотя и анатомически обезжиренные, казались все же слишком громоздкими.

Все это тело, будто состряпанное бестолковым поденщиком впопыхах из отходов от работы более вдумчивых мастеров, вызывало ощущение блеклости, второсортности. Зная это, фанат физического совершенства, не пытался внешне приукрасить себя. Напротив, он подчеркивал собственные недостатки, и делал это талантливо. Ссутуленная спина являлась печальным знаком капитуляции, крупная голова, втянута в плечи так, что взгляд, всегда направленный исподлобья, казался тяжелым, а на лоб постоянно падали пряди тонких, абсолютно прямых темных волос, не поддающихся никакому парикмахерскому воздействию. Чтобы ни делали руки и ноги бедолаги, особенно в присутствии посторонних, они казались какими-то болезненно вывихнутыми, непослушными, так что приходилось опасаться за любую бьющуюся вещь, находящуюся поблизости.

Много позже Йохим узнает, что можно «сыграть» красоту так же, как можно изобразить достоинство, величие, власть, то есть можно заставить окружающих поверить в фикцию, блеф. Что в любом человеке, озаренном внутренним светом, есть своя магическая привлекательность. Неспроста же Дани находил своего друга весьма симпатичным и даже любовался его ловкими, длинными пальцами, занятыми лепкой или рисованием. Дани нравилась и самоирония Йохима, придающая блеск изящества неуклюжести паренька, его летучая фантазия, заманивающая и подчиняющая.

«Йохим – собиратель красоты» – так прозвал Дани друга, пометив этим определением некий образ сказочного ученого, доброго андерсеновского чудака, не ведающего о своем могуществе.

Будущность Дани вырисовывалась с определенностью – он намеревался стать актером и успешно поступил в юношескую студию на телевидении в Линце. К выбору профессии Йохим не проявлял никакого интереса. Выпускные экзамены и планы на дальнейшее обучение, выстроенные для него стариками, он воспринял совершенно спокойно, так, будто наблюдал за всем со стороны. Ему было ничуть не стыдно, когда на экзамене по математике он перепутал какие-то простые и очевидные вещи, и совсем не интересно выслушивать Корнелию, расписывающую ему преимущество профессии, заполучить которую он должен был стараться в течение ближайших шести-семи лет. Даже думать об этом было скучно и противно, ибо протекающая помимо Йохима Готтлиба жизнь готовила ему явно неподходящее, как с чужого плеча поприще: по решению бабушки «Йохим – собиратель красоты» должен был стать врачом.

9

Ощущение того, что магистральная линия его судьбы затерялась в тумане и ему предстоит блуждать обходными тропками в темноте, без особой надежды выйти на главный, единственно верный путь, принесло Йохиму даже некоторое облегчение. С него свалилась ответственность, окрылявшая, но и тяготившая душу, та навязчивая идея реализации смутно вырисовывающегося призвания, которая требует полной отдачи всех сил. Но в какой области возможна реализация его жизненной миссии, понять было трудно. Потому Йохим послушно отправился в Линц к тете Барбаре, где он должен был исполнить свой гражданский долг на поприще ziwiel dienst – гражданской службы (ГС), заменяющей воинскую повинность.

Двоюродная сестра Йохима, двадцативосьмилетняя Иза, состояла в церковной общине «сестер Марии», опекающих дом престарелых. Окончив специальные курсы сиделок, Иза проводила дни и ночи в приюте Св. Прасковеи, где смиренно и терпеливо выхаживала беспомощных инвалидов, облегчая физические страдания немощных и покинутых и подготавливая их души к переходу в иной мир.

В крохотном больничном городке, состоящем из двух корпусов, проживало около сотни стариков различного возраста и степени износа. Большая часть обитателей дома престарелых пребывала в так называемом местными циниками «полуупаковочном состоянии», занеся одну ногу в приделы иного, таинственного бытия.

Опекуном девяностотрехлетнего г-на Майера, находившегося уже несколько месяцев на границе жизни и смерти, оказался восемнадцатилетний длинновязый юноша Йохим Динстлер. Его можно было видеть возящим своего подопечного в кресле-каталке по аллеям парка в те дни, когда на дворе пригревало солнышко и голова г-на Майера «возвращалась на место». Но прогулки случались все реже. Чаще всего голова этого почтенного старца, занимавшего отдельный бокс с балконом, где-то путешествовала, что врачи называли прогрессирующим склерозом с рецидивирующей амнезией.