Бегство от страсти - [60]

— Я рад, что вы так думаете, — ответил он с горечью.

Флер отпустила его руку и встала.

— Даже если это не так, — сказала она спокойно, — вам не подобает разыгрывать из себя господа бога. Это ее сын, он тоже Эшвин; это их дом, Норман, вы не можете отказать ей в последней просьбе.

Последовала зловещая пауза, а затем внезапно, так, что Флер не успела больше ничего сказать, Норман устало произнес:

— Хорошо, значит, я не могу отказать.

— Вы имеете в виду?..

— То, что я сказал. Приготовьте все необходимое.

Он отвернулся, и Флер почувствовала, что разговор окончен. Ей дали понять, что в ней больше не нуждаются. В этот момент она вдруг со всей остротой осознала: «Я потеряла его!»

Вечером этого долгого дня, оставшись наконец одна, Флер поняла, что инстинкт ее не обманул. Норман покончил с ней. Эта мысль расстроила и огорчила ее.

Сразу же после похорон большинство гостей разъедутся. Уже были заказаны машины, чтобы отвезти их на станцию, а на следующий день отправятся домой супруги Эшвин и Джерри.

В доме все пойдет по-прежнему. Но возможно ли это, думала Флер, после всего, что они пережили, после всего, что она узнала и перечувствовала?

Внезапно Флер поняла, что не может здесь оставаться. Норман ее больше не любит, в этом она была уверена, в своих чувствах к нему разобраться не могла — все было слишком смутно и неопределенно.

Но она ясно сознавала, что не сможет вынести упрека, звучащего в его голосе, ощущения его безмолвного обвинения в том, что она предала его чувство, как это сделала в прошлом другая женщина.

«Я должна уехать», — решила Флер. Именно сейчас ей предоставлялась удобная возможность.

Старуха спала, и Флер решила оставить ей записку. Норману она тоже напишет.

Она еще раз взглянула на похоронную процессию, тянувшуюся через поле. Гроб уже приближался к воротам кладбища. Она увидела священника в белом стихаре, стоящего в церковных дверях.

Флер подошла к письменному столику. Сумерки сгущались, и ей пришлось зажечь лампу.

Она взяла ручку и достала листок бумаги, но неожиданно у нее из глаз хлынули слезы.

Флер не знала, почему плачет, она знала только, что будущее туманно и безрадостно, и ей стало страшно.

Глава двадцать первая

Флер в унынии сидела на кровати в узенькой некрасивой комнате, окна которой выходили на крыши Кенсингтона.

Она выбрала эту старомодную второсортную гостиницу из-за ее дешевизны; здесь часто останавливалась секретарша ее отца, и Флер бывала у нее, привозя для перепечатки рукописи или просто навещая ее во время своих школьных каникул.

Но она и представить себе не могла, насколько уныло это место, если в нем приходится жить постоянно.

На лестнице всегда стоял кухонный запах, безобразный пестрый ковер был протоптан до дыр, с перил давно сошел лак. Выходившие на площадки ванные с грязными матовыми стеклами, отколовшейся эмалью и протертым линолеумом вызывали скорее чувство брезгливости, чем желание помыться.

Да и в самих постояльцах было что-то невыразимо тоскливое.

Это были преимущественно старые девы, жившие здесь годами и пытавшиеся придать домашний уют обшарпанным спальням и унылым гостиным, которые, как и их обитательницы, знавали некогда лучшие времена.

«Неужели и я стану такой, как эти женщины?» — думала Флер.

С бесконечным вязаньем в ревматических пальцах и целым набором очков для разных целей, они сидели изо дня в день, из вечера в вечер на том же самом месте, в то же самое время, следуя неизменной, сложившейся за многие годы привычке.

Слушая их вечно недовольные, ворчливые голоса, Флер ощущала бесконечную тоску по Прайори. А возможно, говорила она себе, совсем не Прайори влечет ее, как мирная бухта попавшего в шторм пловца, а люди, которых она там узнала.

И Флер поняла, что разлука с Норманом мучает ее больше всего.

Эта мысль, молнией пронзив ее сознание, ошеломила ее. Она встала и подошла к окну.

Флер смотрела на небо, где гасли лучи заходящего солнца, на дым, поднимавшийся из сотен каминных труб над серыми, потемневшими от непогоды крышами.

Она представляла, как очарователен в этот вечерний час Прайори, алый закат отражается в озере, слышно пение птиц, странный покой и тишина снисходят на дом и сад, словно невидимая божественная рука, благословляя, простирается над ними.

«Почему я ушла?» — спрашивала себя Флер. Ответ ей был слишком хорошо известен — она не могла оставаться в Прайори, сознавая, что не оправдала доверие Нормана, утратила его уважение и привязанность.

Какое малодушие она проявила по отношению к нему! Но в то же время какой-то тайный инстинкт подсказывал ей, что он, в свою очередь, тоже причинил ей боль, ранил ее глубже, чем это кому-либо до сих пор удавалось.

Теперь ей казалось, что странное чувство, овладевавшее ею, когда она думала о Нормане, исходило из самой глубины ее существа и было настолько всепоглощающим, что не шло ни в какое сравнение с любовью, пережитой ею в прошлом.

Ее любовь к Люсьену и Джеку — что это было за чувство? Волнение, возбуждение, сознание, что ее любят, взаимное притяжение молодости, бездумное влечение пчелы к медоносному цветку.

Ее чувство к Норману было совсем другим.

Оно было подобно дереву, медленно растущему, но уверенно набирающему силу, корни которого проникают все дальше и дальше вглубь, так что оно может устоять против бури и урагана, против горя и бедствий — эти корни не вырвать и не уничтожить никакой силой.