Беглец - [5]

Ты помнишь древнегреческую легенду о Леандре? Который переплывал то ли Босфор, то ли Дарданеллы, то ли Геллеспонт (кажется, так тогда называлось Мраморное море), чтобы встретиться со своей возлюбленной Геро? А она выставляла на окне своего дома лампу, чтобы он не сбился с пути. Так вот, пока вы жили за рекой от меня, в Нью-Джерси, я смотрел на Гудзон и мечтал, как однажды переплыву его на свет твоего лица, сияющего для меня, как лампа в окошке.

Теперь, когда между нами пролегло расстояние в десятки Геллеспонтов, ты просто должна исполнить просьбу твоего Леандра: пришли мне свою фотографию, и пусть она светит мне, как лампа в ночи. Я был так беззаботен, что не обзавелся заранее, не предвидел возможности разлуки. В наших семейных альбомах ты мелькаешь то краем уха, то затылком, то зажмурившейся от смеха, то фигуркой в толпе гостей. Пришли настоящую, чтобы я мог носить ее в бумажнике и в трудную минуту доставать и испытывать тот сладкий прокол в сердце, который так безотказно вызывает во мне твое лицо.

Кроме того, я считаю, что пришло время Любе начать раздеваться для Артура. Вот ее пальцы нащупывают пуговицы блузки, расстегивают одну, другую, третью. Появляется волшебная ложбинка, ведущая в солнечную долину, которую дрожащий от нетерпения АК вот-вот огласит громкой петушиной серенадой.

Люба пишет Артуру

Дорогой и любимый, ты не можешь представить себе, что творится со мной каждый вечер, когда я спускаюсь к компьютеру. «Будет письмо от него или нет? В одну страничку, две, три? Найдет он новые слова сладкого обмана, которым дурманит меня уже столько лет?» Думаю, Достоевский так не вглядывался в скачущий шарик рулетки, как я вглядываюсь в загорающиеся буквы на экране.

Когда-то в юности я так бегала к почтовому ящику, ожидая письма от первого возлюбленного. Уже не верила, что такое может повториться в моей жизни. Я прямо впала в наркотическую зависимость от твоих писем, похудела на несколько фунтов, чувствую себя помолодевшей на десять лет. В прошлую субботу, на свадьбе у новых знакомых, получила кучу комплиментов, можно сказать, блистала. Борис проявляет повышенное внимание, будто чувствует что-то. Может быть, из меня излучаются какие-то особые флюиды. Сознаю свою вину и пытаюсь как-то загладить ее, отдаюсь его ласкам с еще большим жаром. А в сознании нет-нет да и выплывет твое лицо.

Ну что? Хватит с тебя откровенности и спонтанности? Доволен?

Попыталась вспомнить: а мне Борис когда-нибудь объяснился в любви? Или мы просто перешли — перепрыгнули — от объятий и поцелуев в парадной — к семейной жизни?

Ты говоришь, что никогда не согнешься перед седьмой заповедью. Но для меня здесь действует не седьмая, а восьмая: «не укради». Неспособность нарушить ее загнана в меня даже не на психологическом, а на физиологическом уровне. Бывают же люди с полной идиосинкразией, например, к алкоголю. Такие даже гордиться не могут своей трезвенностью — настолько нарушение ее не в их власти. Так и я: лишена права гордиться своей добродетелью.

На вопрос «Кто за мной ухлестывает?» могу ответить так: если этот термин применим к усиленному вращению черных восточных глаз и частым беспричинным вздохам, то, конечно, на первом месте окажется наш новый молодой сотрудник Халиб. Он афганец, приехал два года назад на курсы полицейских для Кабула и как-то уихтрился зацепиться здесь и остаться. Его пришлось нанять, потому что он знает пушту, а мы все чаще получаем заказы на переводы с этого языка. Многие афганцы, служившие американским оккупационным войскам, пытаются сейчас эмигрировать до того момента, когда талибы вернутся к власти, в чем никто не сомневается. Иммиграционному ведомству приходится рассматривать горы заявлений. Воссоединение семей с уже иммигрировавшими — самый популярный предлог. Но теперь введены проверки родственных связей с помощью анализа ДНК, и многие «братья» и «сестры» оказываются липовыми.

Недавно попала на одну из программ вашего канала «Следопыт», сделанную, кажется, еще до того, как ты начал там работать. Неосторожно досмотрела до конца и впала в дикий испуг. Это про двух курсантов военного училища, мальчика и девочку. Полюбили друг друга, закончили учебу, готовились пожениться. Но мальчик был такой честный-честный, что сознался невесте: «До тебя у меня был роман с другой девушкой». И эта стерва объявила ему: «Поверю в твою любовь и преданность только тогда, когда ты отыщешь мою предшественницу и кровью смоешь свою вину передо мной!» Давила, шантажировала и ведь добилась своего! Их поймали на убийстве только потому, что злодейка похвасталась подруге «преданностью» своего жениха. Выключив телевизор, всю ночь не могла заснуть, воображая, как Славика охмурит похожая психопатка и спровоцираует на какое-нибудь преступление.

Фотографию выберу и пошлю на днях. Но что если она попадется на глаза Женечке? У тебя в арсенале, я знаю, много отработанных приемов и уверток, но ведь Женечка только притворяется, будто верит им. За двадцать лет она, наверное, ох как натерпелась от твоих «побегов из ГУЛАГа».

В советские времена людям, пойманным на попытках убежать за границу, психиатры выносили карательный диагноз: «Синдром беглеца». В твоей «истории болезни» этот диагноз был бы вполне уместен. Но как ни старайся, ты никогда и никуда не сможешь убежать из клетки моей любви. Рано или поздно она проступит на твоем лбу, как стигмат, как клеймо, извещающее каждую новую кандидатку на «игры страсти нежной»: «Принадлежит другой навеки». Не боишься? Л. Ф.