Беги, если сможешь - [10]

— И как вам?

— Организаторы показались мне чрезмерно напористыми. После семинара мне несколько раз звонили и уговаривали посетить другие семинары. Но в целом меня ничего не насторожило. В этом центре увлекаются восточной философией, мистицизмом, индуизмом и буддизмом и иногда обращаются к гештальт-терапии, но мне не показалось, что там что-то практикуется всерьез. Этот центр много делает для города — они участвуют в программах по переработке отходов и охране природы, работают в городском саду.

Его слова вполне сочетались с тем, что мне рассказала Хизер, и результатами моих собственных изысканий.

— А какое отношение этот центр имеет к вашим сомнениям? — спросил он.

— Моя пациентка с мужем некоторое время жили там, но с тех пор, как они уехали, некоторые члены коммуны преследуют их.

— Каким образом? — озабоченно спросил он.

— Насколько я понимаю, им в основном звонят, как звонили вам, но при этом на них пытаются давить. Их убеждают вернуться.

— А вы знаете, почему они уехали?

— Она забеременела.

Я рассказала ему, какие методы воспитания приняты в коммуне и как Хизер чувствовала, что ее винят в выкидыше.

— Как она сейчас себя чувствует? Нет ли признаков паранойи?

— У нее депрессия, что вполне объяснимо, и явные симптомы посттравматического синдрома. Кроме того, она очень зависима от мужа.

Мне снова вспомнилась коммуна: как после нашего возвращения домой мать отказывалась выходить из дома одна, как она всюду водила с собой отца.

— Вам об этом хотелось поговорить? — спросил Кевин.

— Нет, все дело в этом центре. Я знакома с его руководителем. В детстве…

Хочу ли я откровенничать? Эту тему я обычно не обсуждала даже с ближайшими друзьями.

— Когда я была маленькая, моя мать привела нас с братом в эту коммуну. Мы прожили там восемь месяцев.

— Насколько я понимаю, это был не лучший период вашей жизни, — заметил он сочувственно.

Конечно, тогда было и что-то хорошее: мы купались в реке, носились повсюду босиком вместе с другими детьми, играли с животными… Но даже приятные воспоминания были словно окутаны темным облаком ужаса.

— Непростой, и мне не хочется об этом вспоминать.

— Вам поэтому не хотите работать с этой пациенткой?

— Я боюсь, что буду не лучшим доктором для нее.

Он прикусил нижнюю губу.

— У нас все психиатры хорошие, это не проблема. И я понимаю, почему вам не хочется браться за этот случай, особенно если вы опасаетесь контрпереноса.

— Разумеется, именно этого я и опасаюсь.

— Но если вы сможете сохранять объективность и не делиться своим опытом…

Для психиатра важно не обсуждать с пациентом свои чувства. Мы можем рассказать, что переживали сходные ситуации травмы или насилия, но в подробности нам пускаться запрещено.

— Я не вижу этических причин, по которым вам нельзя было бы продолжать работу с ней. А вы как считаете?

Я обдумывала его слова, разглядывая книги на полке — среди них было несколько по медитации. Доктор Насер специализировался на логическом бихевиоризме, сочетавшем в себе традиционный когнитивно-бихевиористский подход с практиками осознания и принятия, заимствованными из буддистской медитационной традиции. Судя по остальным корешкам, он также увлекался философией. Пора было что-то ответить.

— Наверное, нет.

Меня беспокоило, что воспоминания об этом непростом периоде помешают мне сохранять объективность, но он был прав — никаких этических причин отказываться от работы с Хизер у меня не было.

— Думаю, я продолжу с ней работать и буду действовать по обстоятельствам.

Кевин кивнул.

— Если снова захотите обсудить это, дайте знать.

— Спасибо. Посмотрю, как все пойдет.

Вернувшись в кабинет, я задумалась над нашей беседой. На душе почему-то остался странный осадок — не потому ли, что я разоткровенничалась с коллегой? С незнакомым, по сути, человеком? Пришлось напомнить себе, что я не так уж и много ему рассказала, и волноваться тут не о чем. И все же меня не отпускало ощущение, что я приоткрыла какую-то дверь, закрыть которую теперь уже не удастся.

Глава 5

Вспоминая наши первые месяцы в коммуне, когда Аарон еще не встал во главе всего, я понимаю, что ему было тогда года двадцать два. Но мне он всегда казался намного старше: он держался очень уверенно и никогда не сомневался в своих словах и поступках. Даже если заканчивалась еда, в амбаре заводились крысы, заболевал кто-то из животных или оставленный без присмотра костер грозил перерасти в пожар, он сохранял невозмутимость. У него всегда наготове было решение проблемы. Я никогда раньше не встречала такого улыбчивого и радостного человека. Настроения матери менялись чаще, чем погода, отец все время на что-то злился, и мне непривычно было видеть человека, который каждое утро просыпался с ощущением, что мир приготовил для него множество чудесных сюрпризов.

Вскоре после нашего прибытия Аарон начал расспрашивать нас о прошлом. Как-то вечером мы сидели у костра, и он, как обычно, играл на гитаре — у него была удивительная способность на лету подхватывать и продолжать мелодии, которые напевал кто-то рядом. Как всегда, вокруг крутились дети — они обожали его, потому что он вырезал игрушки из дерева и катал их на свиньях. Один из мальчиков заснул, и Аарон отложил гитару и посадил его к себе на колени. Кто-то спросил Аарона, не хочет ли он завести свою семью. Он с отсутствующим видом погладил мальчика по голове.