Беги, девочка, беги… - [4]

Укутаюсь в плед — и накроет мечтой, как лавиной.

Я привыкла громоздить фантазии ледяными глыбами,

Которые с оттепелью стекают в океан вселенского архива.

Мои мысли снуют быстрокрылыми резвыми рыбами.

Кормлю голубей, подпеваю фальшиво Трофиму…

Я столько стихов привезу оттуда

другу

Я столько стихов привезу оттуда,

Куда мы отправимся предстоящим летом!

Я буду верить тебе, покуда

Ты держишь за руку

и направляешь к свету.

И пусть язык твой — фарси с английским,

И пусть на русском ты только буквы

с трудом читаешь,

Ты стал мне близким,

Но ты об этом ещё не знаешь.

Уныние

Приоткрывая створку во внешний мир,

Я чувствую лёгкость, предшествующую удаче.

Но тяготит из обиды и страха гарнир:

Я пирую — вот незадача!

Распахнуться навстречу весне всё сложней,

Неподъёмней. Ломаются крылья.

Мне: остаться в удушливом царстве теней,

Скрутить душу, поддавшись унынию.

«И вот однажды, когда мои крылья окрепнут…»

И вот однажды, когда мои крылья окрепнут,

Я совершу свой самый сумасшедший прыжок

В бездну из экзосферы.

Я — бессмертна! —

Ты помни об этом.

Да минует меня ожог

От райского солнца и адова пламени.

Я, словно Икар, воспарю над землёй —

(Нет, крылья мои не из воска — из знамени) —

В обнимку с ветрАми воздушной змеёй.

«Усталость…»

Усталость,

Плач взахлеб, и детская ранимая душа

Осталась

В этом лучшем из миров без самого банального гроша.

Ей жить ещё, укрывшись в моём теле

И мучить до поры, когда вдруг одолеет

Последний сон.

Верблюд

Так безоблачно. А я требую облака!

Я хочу прокатиться на кудрявом верблюде,

У которого вместо двух — целых три горба

И который пьёт про запас неба синь, подаваемое на блюде

Из той же призрачной, что и верблюд, субстанции:

Хоть и говорят — это неизменная сущность,

Но я-то знаю, она — и верблюд, и блюдо, и…

— Ой, остановите, пожалуйста, на станции!

На остановке, которую проехали, пока я определяла научности тучность.

Ну, или наоборот. Да какая разница!

Я вновь замечталась о кудрявом трехгорбом верблюде,

Который надменно плюется и, высунув язык, дразнится,

Которому я неба синь подаю на блюде.

«Небо чистое, до того прозрачное…»

Небо чистое, до того прозрачное,

Что можно угадать созвездие рыб.

Все мои мысли-предчувствия мрачные

Утро распяло посредством дыб

Солнечных.

И вот они, признав поражение,

Растворяются в небе, оседают на дне

Рыбным созвездием, чтобы вторжение

Отпраздновать позже, вернувшись ко мне

Ночью.

Вне течения

Суетливые люди, что вам до меня?

Мне обрезало крылья трамваем.

Я сижу на путях, поминаю шутя

То, на чём поднимаются к раю.

Вы проноситесь мимо, как тени в аду,

Задевая, злословя, судача.

Я пыталась взлететь, утопая в чаду,

Не смогла — отвернулась удача.

Вот теперь я сижу на трамвайных путях,

Собираю обмякшие перья.

Мне нет дела до вас: я в вечерних огнях,

Отрастив плавники, вне теченья…

Моей синей птице

Ангелам снова взгрустнулось: всё плачут и плачут.

Ветер, братишка мой, треплет деревья за чуб.

— Где ты летаешь, синяя птица удачи,

Где тебя носит, чёрт побери!

Тысячный труп

В городе бродит, как неприкаянный зомби,

Ангелы плачут, ветер услужливо вьёт

Гнезда для птицы.

— Ты вспомни, пожалуйста, вспомни,

Как мы готовились вместе в наш первый полёт.

Позднемайская зарисовка

Утро как утро. День начался.

Будет сегодня жарко.

Зелень деревьев, что та саранча,

Объедающая летние парки.

Ой, ну что за сравнение! Всё хорошо.

Лето приняло эстафету.

Мрачное время как будто прошло.

Пью кофе, жую конфету.

«Крылатая душа томится в бренном теле…»

Крылатая душа томится в бренном теле:

Границы под замком, границы вне предела

Её размаха крыл по форме лебединых,

По сути ангельских с картин старинных,

Покрывшихся столетней пылью ожиданий,

Когда их выпустят из рам в поток страданий

Людских. Они могли бы светом осенить

Чуть больше, чем сшивает чувства нить

Прекрасного.

И может потому

Я знаю, непременно украду

То самое старинное панно,

Где ангел рвётся на свободу. Заодно

Сломаю раму, чтоб за рубежи!..

— Душа, теперь ты счастлива? Скажи…

«Не так остро, но всё же, всё же…»

Не так остро, но всё же, всё же:

Фонтанирование вен из под кожи.

Можно в кровь мою погрузиться,

Захлебнуться, а не только напиться.

Можно вплавь, можно вбег внутривенно…

Меня ждёт успех непременно,

Если вновь я смогу возродиться.

Я,

уставшая жить,

Феникс-птица.

«Улетела, уснув, далеко-далеко…»

Улетела, уснув, далеко-далеко,

навсегда-навсегда

Птицей белой.

Вот такая случилась в этом мире беда,

Ничего уже не поделать.

Может быть, ты когда-нибудь белым крылом

Осенишь тех из нас, кто — по краю.

Ты вчера вдруг забылась улыбчивым сном.

Помяните мою тётю Галю…

«Не знаю, не ведаю, что у меня впереди…»

Не знаю, не ведаю, что у меня впереди.

Не вижу просвета, значит, ничего хорошего.

Пойти туда, не знаю куда. Найти

Счастье, следы которого мыслями припорошены,

Счастье, в котором купаться, которое пить взахлеб.

А вдрызг напившись, рассуждать о невзгодах весело.

Эй, будущее, плесни! Я иду на взлет,

Цепляясь за карнизы, к окнам зачем-то подвешенные.

«Такие смешные барашки…»

Такие смешные барашки,

Забавные, милые. В небе.

Я вновь накрутила кудряшки

От скуки. Двигаю мебель,

Чтоб видимость — всё беспроблемно:

Как в лучших шикарнейших люксах!

Барашки жуют мякоть неба

И превращаются в пупсов,

С которыми можно, как в детстве,